Да, она раз и навсегда объяснится с Ксавьер и скажет ей, в свою очередь, что о ней думает; очень мило давать ей множество мелких преимуществ, но Ксавьер этим злоупотребляла.
– Взять хотя бы ваши отношения с людьми. – Ксавьер сосчитала на пальцах: – Элизабет, ваша тетя, Жербер и столько еще других. Я предпочла бы лучше жить одна в мире, сохраняя свою свободу.
– Вы не понимаете, что более или менее постоянные отношения – это не рабство, – с досадой возразила Франсуаза. – Мы добровольно пытаемся, например, не слишком огорчать Элизабет.
– Вы даете им права на вас, – с презрением сказала Ксавьер.
– Вовсе нет, – ответила Франсуаза. – С тетей это своего рода циничная сделка, поскольку она дает нам деньги. Элизабет берет то, что ей дают, а с Жербером мы встречаемся, потому что нам это нравится.
– О! Он более чем уверен, что имеет на вас права, – убежденно заявила Ксавьер.
– Никто в мире меньше, чем Жербер, не претендует на права, – спокойно заметил Пьер.
– Вы так думаете? – молвила Ксавьер. – А я знаю обратное.
– Что вы можете знать? – с интересом спросила Франсуаза. – Вы и тремя словами с ним не обмолвились.
Ксавьер заколебалась.
– Это интуиция, секрет которой ведом сердцу с прирожденными задатками, – сказал Пьер.
– Ну что ж! Раз вы хотите знать, – запальчиво отвечала Ксавьер, – у него был вид оскорбленного маленького принца, когда вчера вечером я сказала ему, что в пятницу выходила вместе с вами.
– Вы ему сказали! – воскликнул Пьер.
– А ведь вам посоветовали молчать, – сказала Франсуаза.
– Ах, я об этом забыла, – беспечно ответила Ксавьер. – Я не привыкла ко всем этим хитростям.
Франсуаза обменялась с Пьером удрученным взглядом. Наверняка Ксавьер сделала это нарочно из низкой зависти. В ней нет ничего от ветреницы, и в фойе она пробыла очень короткое время.
– Вот в чем дело, – сказала Франсуаза. – Не надо было ему лгать.
– Э-э! Как можно было об этом догадаться? – сказал Пьер.
Он кусал ногти и казался очень озабоченным. Для Жербера это был удар, от которого его слепое доверие к Пьеру, возможно, никогда не оправится. У Франсуазы перехватило горло при мысли о маленькой потерянной душе, с которой он бродил по Парижу.
– Надо что-то делать, – нервно сказала она.
– Сегодня вечером я с ним объяснюсь, – сказал Пьер, – но что объяснять? Бросить его – куда ни шло, но такая бесполезная ложь…
– Она всегда бесполезна, когда открывается, – заметила Франсуаза.
Пьер строго посмотрел на Ксавьер.
– Что вы в точности ему сказали?
– Он мне рассказывал, как в пятницу они напились с Тедеско и Канзетти и как это было забавно; я сказала, что очень сожалею, что не встретила их, поскольку мы сидели взаперти в «Поль Нор» и ничего не видели, – ворчливым тоном ответила Ксавьер.
Она проявила себя тем более неприятно, что сама настояла провести всю ночь в «Поль Нор».
– Это все, что вы ему сказали? – спросил Пьер.
– Ну конечно все, – неохотно ответила Ксавьер.
– Тогда, возможно, это еще можно уладить, – сказал Пьер, глядя на Франсуазу. – Я скажу, что мы решительно были настроены пойти спать, но Ксавьер так огорчилась, что в последнюю минуту согласились бодрствовать.
Ксавьер скривила губы.
– Он может поверить, а может и нет, – сказала Франсуаза.
– Я сделаю так, что он поверит, – сказал Пьер, – у нас то преимущество, что до сих пор мы никогда его не обманывали.
– И то верно, ты святой Иоанн Златоуст, – сказала Франсуаза. – Ты должен попытаться увидеть его немедленно.
– А тетя? Тем хуже для тети!
– Ну нет, мы заедем к ней в шесть часов, – нервно сказала Франсуаза. – Необходимо заехать, она нам этого не простит.
Пьер встал.
– Я позвоню ему, – сказал он и ушел.
Стараясь сохранить самообладание, Франсуаза закурила сигарету; внутри она дрожала от гнева, невыносимо было представлять себе Жербера несчастным, причем несчастным по их вине.
Ксавьер молча теребила волосы.
– В конце концов, не умрет же он от этого, бедный мальчик, – с немного наигранной заносчивостью заметила она.
– Хотела бы я видеть вас на его месте, – резко ответила Франсуаза.
Ксавьер смутилась.
– Я не думала, что это так важно, – сказала она.
– Вас предупреждали, – возразила Франсуаза.
Воцарилось долгое молчание. С некоторым ужасом Франсуаза взирала на эту живую катастрофу, исподтишка вторгавшуюся в ее жизнь; это Пьер своей оценкой, своим уважением разрушил барьеры, в окружении которых держала ее Франсуаза. Теперь, когда она вышла из повиновения, куда все это приведет? Итог дня уже был похвальный: гнев владелицы отеля, наполовину пропущенный вернисаж, тревожная нервозность Пьера, ссора с Жербером. Да и самой Франсуазой овладело беспокойство, поселившееся неделю назад; быть может, именно это более всего ее пугало.
– Вы рассердились? – прошептала Ксавьер. Ее подавленный вид не смягчил Франсуазу.
– Зачем вы это сделали? – спросила она.
– Не знаю, – тихо ответила Ксавьер, понурив голову. – Вот и хорошо, – еще тише сказала она, – вы узнаете, чего я стою, и отвернетесь от меня; вот и хорошо.
– Хорошо, что я отвернусь от вас?
– Да. Я не заслуживаю, чтобы мной интересовались, – с отчаянием произнесла Ксавьер. – Теперь вы меня знаете. Я вам это говорила, я ничего не стою. Надо было оставить меня в Руане.
Все упреки, готовые слететь с губ Франсуазы, становились напрасными перед лицом столь страстных обвинений. Франсуаза умолкла. Кафе наполнялось людьми и дымом; за одним столиком сидела группа немецких беженцев, внимательно следивших за партией в шахматы; за соседним столиком какая-то сумасшедшая, почитавшая себя проституткой, сидя в одиночестве перед кофе со сливками, кокетничала с невидимым собеседником.
– Я не застал его, – сказал Пьер.
– Долго же тебя не было, – заметила Франсуаза.
– Я воспользовался возможностью немного пройтись, мне хотелось проветриться.
Он сел, закурив свою трубку, и выглядел успокоенным.
– Я пойду, – сказала Ксавьер.
– Да, пора уходить, – присоединилась к ней Франсуаза.
Никто не шелохнулся.
– Вот что мне хотелось бы знать, – начал Пьер. – Почему вы это ему сказали?
Он разглядывал Ксавьер с большим интересом, рассеявшим его гнев.
– Я не знаю, – снова сказала Ксавьер. Но Пьер так быстро не отступал.
