– Утомительно задаваться вопросами, – сказала она. – Это опасно.
По сути, она была похожа на Элизабет: раз и навсегда установила для себя истину и спокойно почивала на отжившей очевидности. Надо было бы все поставить под вопрос, с самого начала, но это требовало нечеловеческой силы.
– А вы, – спросила она, – что вы об этом думаете?
– О! Это кому как, – с улыбкой ответил Жербер. – В зависимости от желания пить или писать.
– Я часто спрашивала себя, чего вы ждете от вашей жизни, – сказала она.
– Для начала я хотел бы быть уверенным, что мне ее оставят еще на какое-то время, – ответил он.
Франсуаза улыбнулась:
– Это правомерно; но предположим, что вы имеете такой шанс.
– Тогда не знаю. – Жербер задумался. – Возможно, в другие времена я бы лучше знал.
Франсуаза постаралась выглядеть равнодушной; если Жербер не заметит важности вопроса, быть может, он ответит.
– Но вы довольны своим существованием или нет?
– Бывают хорошие моменты и менее хорошие, – отвечал он.
– Да, – слегка разочарованно согласилась Франсуаза; она заколебалась. Если ограничиться этим, то получается мрачновато.
– Все зависит от дней, – продолжал Жербер; он сделал усилие. – Все, что можно сказать о жизни, это, мне кажется, всегда только слова.
– Быть счастливым или несчастливым – для вас это слова?
– Да, я не очень хорошо понимаю, что это означает.
– Но вы по своей натуре скорее веселый, – заметила Франсуаза.
– Я часто скучаю, – сказал Жербер.
Сказал он это спокойно. Ему казалось это нормальным: долгая скука, перемежающаяся короткими взрывами радости. Хорошие моменты и другие, менее хорошие. Разве в конечном счете он не прав? Разве остальное не было иллюзией и литературой? Они сидели здесь на жесткой деревянной скамье, было холодно, вокруг столиков собрались военные и семьи. Пьер в это время сидел с Ксавьер за другим столиком, они курили сигареты, пили из стаканчиков и произносили слова. И эти звуки, эти пары́ не сгущались, превращаясь в таинственные часы, запретной близости которых должна была бы завидовать Франсуаза. Они расстанутся, и нигде не сохранится нить, которая снова привяжет их, одного к другому. Не было ничего и нигде, чтобы завидовать и сожалеть или бояться. Прошлое, будущее, любовь, счастье – это всего лишь звуки, произносимые губами. Не существовало ничего, кроме музыкантов в малиновых блузах и куклы в черном платье с красным шарфом на шее; ее юбки, приподнятые над широкой вышитой нижней юбкой, открывали тонкие ноги. Она была там, ее было достаточно, чтобы заполнить взгляды, которые смогут отдыхать на ней в течение вечного настоящего.
– Дай мне руку, красавица, я предскажу тебе будущее.
Франсуаза вздрогнула, машинально протянув руку цыганке, одетой в желтое и фиолетовое.
– У тебя все идет не так, как тебе хотелось бы, но наберись терпения – скоро ты узнаешь новость, которая принесет тебе счастье, – одним духом произнесла та. – У тебя есть деньги, красавица, но не столько, как думают люди; ты гордая, и поэтому у тебя есть враги, но ты справишься со всеми неприятностями. Если пойдешь со мной, красавица, я открою тебе маленький секрет.
– Ступайте, – настойчиво посоветовал Жербер.
Франсуаза последовала за цыганкой, которая вытащила из кармана кусочек светлого дерева.
– Я открою тебе секрет: есть темноволосый молодой человек, ты его очень любишь, но несчастлива с ним из-за светловолосой девушки. Это амулет, ты положишь его в платочек и три дня станешь носить на себе, и тогда будешь счастлива с молодым человеком. Я никому его не даю, это самый ценный амулет, но тебе отдам за сто франков.
– Спасибо, – сказала Франсуаза, – мне не надо амулета. А это за предсказание.
Женщина схватила серебряную монету.
– Сто франков для твоего счастья – это пустяки. Сколько ты хочешь заплатить за свое счастье? Двадцать франков?
– Совсем ничего, – ответила Франсуаза.
Она вернулась и села рядом с Жербером.
– Что она рассказывала? – спросил тот.
– Ничего, один вздор, – с улыбкой ответила Франсуаза. – Она предлагала мне счастье за двадцать франков, но я нахожу, что это слишком дорого, если, как вы говорите, это всего лишь слово.
– Я этого не говорил! – воскликнул Жербер, испугавшись, что до такой степени выдал себя.
– Возможно, это правда, – сказала Франсуаза. – С Пьером мы используем столько слов, но что под ними на самом деле?
Внезапно охватившая ее тревога была такой сильной, что хотелось закричать; мир словно вдруг опустел; нечего было больше бояться, но и любить тоже нечего. Не было решительно ничего. Она встретится с Пьером, они вместе станут говорить фразы, а потом разойдутся. Если дружба Пьера и Ксавьер была лишь пустым миражем, любовь Франсуазы и Пьера была не более реальна. Не было ничего, кроме бесконечного умножения не имеющих значения мгновений; ничего, кроме беспорядочного мельтешения плоти и мыслей со смертью в конце.
– Пойдем отсюда, – неожиданно предложила она.
Никогда Пьер не опаздывал на встречу; когда Франсуаза вошла в ресторан, он уже сидел за привычным столиком. Увидев его, она обрадовалась, но тут же подумала: у нас впереди только два часа, и ее радость улетучилась.
– У тебя хороший был день? – ласково спросил Пьер; широкая улыбка делала его лицо более круглым и наделяла его черты неким простодушием.
– Мы ходили на блошиный рынок, – ответила Франсуаза. – Жербер был очень мил, но погода стояла мерзкая. Я проиграла двести франков в бонто.
– Как это тебя угораздило? Ты слишком неразумна! – отозвался Пьер. Он протянул ей меню. – Что ты возьмешь?
– Гренки по-валлийски.
Пьер с озабоченным видом изучал меню.
– Яйца под майонезом нет, – заметил он. Его озадаченное, разочарованное лицо не тронуло Франсуазу. Она холодно отметила, что лицо это трогательно.
– Тогда два раза гренки по-валлийски, – сказал Пьер.
– Тебе интересно послушать, о чем мы говорили? – спросила Франсуаза.
– Конечно, интересно, – с жаром ответил Пьер.
Она бросила на него недоверчивый взгляд. Еще недавно она, не задумываясь, решила бы: «Ему это интересно», – и быстро все ему рассказала бы. Когда Пьер обращался к ней, его слова, улыбки – это был он сам. Внезапно они представились ей двусмысленными знаками; Пьер обдуманно подавал их, он спрятался за ними, и утверждать можно только одно: «Он говорит, что ему это интересно». И ничего более.
Она положила ладонь на руку Пьера.
– Рассказывай сначала ты, – сказала она. – Что ты делал с Ксавьер? Вы наконец поработали?
Пьер немного виновато посмотрел на нее.
