– Откуда это ты? – спросил Пьер. – Мы только что поговорили с Поль Берже. Ксавьер нашла ее очень красивой.
– Я видела ее, – сказала Франсуаза, – и даже пригласила остаться до утра.
К Поль она питала дружеские чувства, только вот встречаться с ней без ее мужа и остального их окружения было трудно.
– Она невероятно красива, – заметила Ксавьер, – она не похожа на всех этих великих манекенов.
– Пожалуй, она отчасти похожа на монашку или миссионера, – сказал Пьер.
Поль как раз разговаривала с Инес. На ней было черное закрытое бархатное платье; светло-рыжие, причесанные на прямой пробор волосы обрамляли ее лицо с широким гладким лбом и глубокими глазницами.
– Щеки немного аскетические, – добавила Ксавьер, – зато большой рот такой привлекательный, и такие живые глаза.
– Прозрачные глаза, – сказал Пьер, с улыбкой взглянув на Ксавьер. – Мне больше нравится тяжелый взгляд.
Говорить о Поль в таком тоне со стороны Пьера было отчасти предательством – обычно он высоко ее ценил. Он получал недоброе удовольствие, без причин принося ее в жертву Ксавьер.
– Она неподражаема, когда танцует, – сказала Франсуаза. – То, что она делает, – это скорее не танец, а пантомима; техника не бог весть какая, но она может выразить что угодно.
– Мне так хотелось бы увидеть, как она танцует! – воскликнула Ксавьер.
Пьер взглянул на Франсуазу.
– Ты должна пойти и попросить ее, – сказал он.
– Боюсь, это будет бестактно, – ответила Франсуаза.
– Обычно она не заставляет себя просить, – возразил Пьер.
– Я перед ней робею, – сказала Франсуаза.
Поль Берже со всеми была отменно любезна, но никто никогда не знал, что она думает.
– Вам уже доводилось видеть оробевшую Франсуазу? – со смехом спросил Пьер. – В моей жизни это первый раз!
– А было бы так приятно! – сказала Ксавьер.
– Хорошо, я пойду, – согласилась Франсуаза.
Она с улыбкой подошла к Поль Берже. У Инес, одетой в потрясающее красное муаровое платье и с золотой сеткой на желтых волосах, был подавленный вид. Поль смотрела ей в глаза, слегка материнским тоном рассуждая о чем-то ободряющем. Она с горячностью обратилась к Франсуазе:
– Ведь правда, что в театре никакие таланты не помогут, если нет смелости и веры?
– Безусловно, – ответила Франсуаза.
Вопрос был не в том, и Инес это прекрасно знала, но все-таки, похоже, немного успокоилась.
– Я пришла к вам с просьбой, – начала Франсуаза. Она почувствовала, что краснеет, и рассердилась на Пьера и на Ксавьер. – Если вам это хоть в малейшей мере неприятно, непременно скажите мне, но нам доставит огромное удовольствие, если вы согласитесь что-нибудь станцевать.
– Я с радостью, – ответила Поль, – но только у меня нет ни музыки, ни аксессуаров. – Она улыбнулась, извиняясь. – Теперь я танцую с музыкой и в длинном платье.
– Наверное, очень красиво, – сказала Франсуаза.
Поль в нерешительности посмотрела на Инес.
– Ты можешь аккомпанировать мне в танце машины? – попросила она. – А домработницу я исполняю без музыки. Только вы ведь это уже знаете?
– Неважно, мне очень хотелось бы снова увидеть, – сказала Франсуаза. – Вы так любезны, я выключу проигрыватель.
Ксавьер с Пьером с заговорщицким видом с интересом следили за ней.
– Она согласилась, – сказала Франсуаза.
– Ты отличный ходатай, – заметил Пьер.
У него был до того простодушно-счастливый вид, что Франсуаза удивилась. Устремив глаза на Поль Берже, Ксавьер с восторгом замерла в ожидании: именно эту детскую радость отражало лицо Пьера.
Поль вышла на середину сцены; она пока была не очень известна широкой публике, но здесь все восхищались ее искусством; Канзетти присела на пятки, разложив вокруг себя широкую сиреневую юбку; Элуа в кошачьей позе растянулась на полу в нескольких шагах от Тедеско; тетя Кристина исчезла, а Гимьо, стоя рядом с Марком Антонием, кокетливо ему улыбался. Все, казалось, были заинтересованы. Инес взяла на пианино первые аккорды; руки Поль медленно оживали, дремавшая машина пускалась в путь; ритм постепенно ускорялся, но Франсуаза не видела ни рычагов, ни катков, ни всех остальных ее движений. Она смотрела на Поль. Женщину своего возраста, женщину, у которой тоже была своя история, своя работа, своя жизнь; женщину, которая танцевала, не заботясь о Франсуазе, и когда только что она ей улыбалась, то как зрительнице среди прочих, для нее Франсуаза была лишь частью декорации.
«Если бы только можно было спокойно отдавать себе предпочтение», – с тоской подумала Франсуаза.
В это мгновение на земле тысячи женщин с волнением прислушивались к биению своих сердец. Каждая к своему, каждая для себя. Как могла она верить, что находится в некоем привилегированном центре мира? Существовали Поль и Ксавьер и столько еще других. Нельзя было даже сравнивать себя.
Рука Франсуазы медленно опустилась вдоль юбки.
«Что же это такое?» – вопрошала она себя; она взглянула на Поль, взглянула на Ксавьер, чье лицо сияло бесстыдным восхищением; это женщины, известно, кто они такие; у них были определенные воспоминания, вкусы и мысли, присущие только им, вполне сложившиеся характеры, находившие отражение в чертах их лиц; но в самой себе Франсуаза не различала никакой ясной формы; свет, который только что озарил ее, обнаружил в ней лишь пустоту. «Она никогда на себя не смотрит», – сказала Ксавьер; это было правдой. Франсуаза проявляла внимание к своему лицу лишь для того, чтобы позаботиться о нем как о постороннем предмете; в своем прошлом она искала пейзажи, людей, но не себя; и даже ее мысли, ее вкусы не определяли ее лица, это было отражением открывавшихся ей истин, которые принадлежали ей не больше, чем развешанные на колосниках пучки омелы и остролиста.
«Я – никто», – подумала Франсуаза; нередко она испытывала гордость не быть запертой, как другие, в узкие личные пределы, например, находясь в «Прери» однажды ночью не так давно с Элизабет и Ксавьер. Чистое сознание перед лицом мира – так она думала о себе. Она коснулась своего лица: для нее это была всего лишь белая маска. Только вот одно: все эти люди видели его, и волей-неволей она тоже находилась в этом мире, сама частица этого мира; она была одной из женщин среди прочих, и этой женщине она позволила произрастать как придется, не навязывая очертаний; об этой незнакомке она была не способна вынести никакого суждения. А между тем Ксавьер ее судила, она сравнивала ее с Поль; кого из них она предпочитала? А Пьер? Когда он смотрел на нее, кого он видел? Она обратила взгляд на Пьера, но Пьер на нее не смотрел.
Он смотрел на Ксавьер; приоткрыв рот, с затуманенным взором, Ксавьер с трудом дышала; она уже не знала, где находится, казалось, она была вне себя; Франсуаза смущенно отвела глаза, настойчивость Пьера была нескромной и почти непристойной; это лицо одержимой не предназначалось для посторонних взглядов. Это, по крайней мере, Франсуаза могла знать: сама она не способна на столь пылкий экстаз. С большой долей уверенности Франсуаза могла знать, чем она не была; это тягостно – сознавать себя как череду отсутствий.
