– Привет, – сказал Жербер. Немного смутившись, он протянул руку Ксавьер. – Привет, – повторил он, подойдя к кровати.
– Как мило, что вы пришли, – сказала Франсуаза.
Она и не помышляла о его визите, но была удивлена и обрадована его появлением. Казалось, в палату ворвался свежий воздух, сметая запах болезни и душную теплоту воздуха.
– Какой странный у вас вид, – сочувственно улыбнулся Жербер. – Вы похожи на вождя индейского племени сиу.
– Я вылечилась, – ответила Франсуаза. – Такие вещи решаются за девять дней; обычно либо отдают концы, либо лихорадка проходит. Присаживайтесь.
Жербер снял свой шарф, шерстяной шарф с крупными рубчиками ослепительной белизны. Присев на пуф посреди палаты, он с немного затравленным видом переводил взгляд то на Франсуазу, то на Ксавьер.
– У меня уже нет температуры, но я еще не уверена в своих силах, – сказала Франсуаза. – Скоро мне должны сделать рентгеноскопию. Я вот думаю, что будет, когда я спущу ноги с кровати. Собираются исследовать мое легкое, чтобы узнать, что с ним на самом деле. Доктор говорил, что, когда меня доставили сюда, мое правое легкое было похоже на кусок печени, и другое тоже потихоньку начинало превращаться в печенку.
Она слегка закашлялась.
– Надеюсь, они снова обрели должную плотность. Представляете, если бы мне пришлось годы провести в санатории.
– Было бы невесело, – сказал Жербер; в поисках вдохновения он обвел глазами палату. – Сколько у вас цветов! Можно подумать, комната невесты!
– Корзина – это от учениц школы, – ответила Франсуаза. – Горшок с азалиями – это Тедеско и Рамблен; Поль Берже прислала анемоны.
У нее снова начался кашель.
– Вот видите, вы кашляете, – с чересчур горячим сочувствием заметила Ксавьер. – Медсестра запретила вам разговаривать.
– Вы благоразумная сиделка, – сказала Франсуаза. – Я умолкаю.
Наступило недолгое молчание.
– И что, что сталось с теми женщинами? – спросила Франсуаза.
– Они ушли, вот и все, – сквозь зубы ответила Ксавьер.
С героической решимостью Жербер отбросил закрывавшую его лицо прядь.
– Мне очень хотелось бы, чтобы вы поскорее поправились и пришли посмотреть на моих кукол, – сказал он. – Знаете, дело движется, спектакль будет готов через две недели.
– Но вы поставите за год и другие? – спросила Франсуаза.
– Да, теперь, когда есть помещение. В «Имаж» хорошие ребята; мне не нравится, что они делают, но они на редкость сговорчивы.
– Вы довольны?
– Я в восторге, – ответил Жербер.
– Ксавьер говорила, что ваши куклы такие красивые, – сказала Франсуаза.
– Это глупо, мне надо было принести вам одну, – сказал Жербер. – У них там куклы на нитях, а у нас куклы как в кукольном театре. Мы руками заставляем их ходить, так гораздо забавнее. Они сшиты из клеенки, с большими расширяющимися юбками, которые скрывают всю руку: надеваются, как перчатка.
– Вы сами их сделали? – спросила Франсуаза.
– Мы вместе с Молье, но все идеи мои, – без ложной скромности сказал Жербер. Он так был переполнен интересующим его предметом, что забыл о своей застенчивости. – Знаете, маневрировать не так удобно, поскольку у движений есть ритм и выразительность, но я начинаю овладевать этим умением. Вы не представляете, сколько мелких проблем возникает с мизансценами. Взять хотя бы подготовку свидания. – Он поднял в воздух обе руки. – В каждой руке держишь куклу. Если хочешь одну отправить на край сцены, нужно найти предлог, чтобы в то же время передвинуть и другую. Это требует изобретатель– ности.
– Мне очень хотелось бы поприсутствовать на какой-нибудь репетиции, – сказала Франсуаза.
– Сейчас мы работаем каждый день, с пяти до восьми, – ответил Жербер. – Мы ставим пьесу на пять персонажей и три скетча. У меня давно уже все сложилось в голове. – Он повернулся к Ксавьер: – Вчера мы отчасти рассчитывали на вас, вас не интересует роль?
– Как это? Безмерно интересует, – с обиженным видом ответила Ксавьер.
– Тогда пойдемте сейчас со мной, – предложил Жербер. – Вчера роль читала Шано, но это было ужасно. Она говорит так, словно выступает на сцене. Очень трудно найти диапазон, – обратился он к Франсуазе. – Надо, чтобы голос звучал как будто бы из кукол.
– Но я боюсь, что не смогу, – сказала Ксавьер.
– Уверен, что сможете. Четыре реплики, которые вы тогда подали, были как раз что надо.
Жербер чарующе улыбнулся.
– И знаете, поступления делятся между актерами. Если повезет, вы получите маленький гонорар в пять или шесть франков.
Франсуаза откинулась на подушки. Она была довольна, что они стали говорить между собой, она утомилась. Ей хотелось выпрямить ноги, но малейшее движение требовало целой стратегии; она сидела на резиновом круге, обсыпанном тальком, под ее пятками была резина, и что-то вроде обруча из ивы приподнимало простыни над ее коленями, иначе трение вызвало бы раздражение кожи. Ей удалось вытянуться. Если Пьер не придет сразу после их ухода, она немного поспит, ясности в голове не было. Она услышала, как Ксавьер говорит:
– Толстая женщина превратилась вдруг в воздушный шар, юбки ее задрались кверху, образовав корзину шара, и она воспарила в воздух.
Ксавьер рассказывала о куклах, которых видела на ярмарке в Руане.
– А я видела в Палермо представление «Неистового Роланда», – сказала Франсуаза.
Продолжать она не стала, у нее не было желания рассказывать. Это было на одной из крохотных улочек, возле торговца виноградом. Пьер купил ей огромную гроздь липкого муската. Место стоило пять су, и в зале были одни лишь дети. Ширина скамеек в точности соответствовала размеру их маленьких седалищ; в антрактах какой-то человек расхаживал с подносом, на котором громоздились стаканы со свежей водой, он продавал их по су за штуку, а потом он сел на скамью возле сцены. В руке он держал длинный хлыст, которым наносил удары детям, шумевшим во время спектакля. На стенах висели своего рода истории Роланда; куклы были великолепные, в рыцарских доспехах, совершенно не гнущиеся. Франсуаза закрыла глаза. Прошло всего два года, но это казалось уже чем-то доисторическим. Теперь все стало таким сложным: и чувства, и жизнь, и Европа. Ей-то это было безразлично, поскольку она пассивно давала себе волю плыть, словно обломок после кораблекрушения, но повсюду на горизонте виднелись черные рифы. Она плыла по серому океану, а вокруг нее всюду простирались битумозные и серые воды, и она лежала на спине, ни о чем не думая, ничего не опасаясь и ничего не желая. Она снова открыла глаза.
Разговор смолк. Ксавьер разглядывала свои ноги, а Жербер судорожно сосредоточился на горшке с азалиями.
– Над чем вы сейчас работаете? – наконец спросил он.
– Над «Случайностью» Мериме
[5], – ответила Ксавьер.
