– Вы думаете, что мы забавляемся, попусту воображая ужасы, – продолжил Пьер, – но уверяю вас, это не так. Ситуация заслуживает того, чтобы ее рассмотреть. Ход событий – это важно и для нас, и для вас.
– Я прекрасно знаю, – немного смущенно ответила Ксавьер. – Но какая польза говорить об этом?
– Чтобы ко всему быть готовым, – сказал Пьер. Он улыбнулся. – Это не буржуазная предусмотрительность. Но если вы действительно страшитесь быть раздавленной в мире, если не хотите стать бараном, другого средства нет, кроме как начать вполне ясно обдумывать свое положение.
– Но я ничего в этом не понимаю, – жалобным тоном произнесла Ксавьер.
– Нельзя понять за один день. Прежде всего вам следовало бы заняться чтением газет.
Ксавьер сжала ладонями виски.
– О! Это так скучно! – проговорила она. – Не знаешь, с какого конца за них взяться.
– Верно, – согласилась Франсуаза. – Если вы не в курсе, это от вас ускользнет.
Сердце ее по-прежнему сжималось от боли и гнева; это из ревности Ксавьер ненавидела такие разговоры взрослых людей, в которых она не могла принимать участия. Суть всей этой истории в том, что она не выносила, чтобы в течение какого-то времени внимание Пьера не было обращено исключительно к ней.
– Хорошо, я знаю, что делать, – сказал Пьер. – На днях я сделаю вам пространный доклад о политике и после буду постоянно держать вас в курсе. Знаете, это не так уж сложно.
– Я очень хочу, – обрадовалась Ксавьер. Она наклонилась к Франсуазе и Пьеру. – Вы видели Элуа? Она уселась за столиком у самого входа в надежде выманить у вас на ходу несколько слов.
Элуа как раз макала круассан в кофе со сливками; она была не накрашена и выглядела робкой и одинокой, что не вызывало неприязни.
– Если кто-то, не зная, увидел бы ее вот так, то нашел бы вполне симпатичной, – сказала Франсуаза.
– Я уверена, что она приходит сюда завтракать нарочно, чтобы встретить вас, – заметила Ксавьер.
– Она вполне на это способна, – согласился Пьер.
Кафе понемногу заполнялось. За соседним столиком какая-то женщина писала письма, с затравленным видом поглядывая на кассу; наверно, она опасалась, что ее обнаружит официант и заставит сделать заказ. Но ни один официант не показывался, хотя какой-то господин возле окна настойчиво стучал по столику.
Пьер взглянул на часы:
– Надо возвращаться. Мне еще предстоит множество дел, прежде чем идти на обед к Берже.
– Да, теперь вам надо уходить, и как раз тогда, когда все снова стало хорошо, – с упреком сказала Ксавьер.
– Но все и было хорошо, – возразил Пьер. – Что такое малюсенькая пятиминутная тень по сравнению с этой великой ночью?
Ксавьер сдержанно улыбнулась, и они вышли из «Дома», издали поприветствовав Элуа. Франсуазу не слишком воодушевлял обед у Берже, но она была рада побыть немного с Пьером одной, по крайней мере побыть с ним без Ксавьер. Это была краткая отлучка в остальной мир: она начинала задыхаться в их трио, все более и более герметично замыкавшемся на себе.
Ксавьер дружелюбно взяла за руку Франсуазу и Пьера, однако лицо ее оставалось хмурым. Не обменявшись ни словом, они пересекли перекресток и вернулись в отель. На полке Франсуазы лежало письмо, полученное по пневматической почте.
– Похоже на почерк Поль, – заметила Франсуаза, распечатывая письмо.
– Поль отменяет приглашение, – сказала она, – и вместо этого приглашает нас на ужин шестнадцатого.
– О! Какая удача! – молвила Ксавьер; глаза ее загорелись.
– Да, это удача, – согласился Пьер.
Франсуаза ничего не сказала, она вертела письмо в руках. Если бы она не распечатала его в присутствии Ксавьер, то могла бы скрыть от нее содержание и провести день наедине с Пьером. Теперь это было непоправимо.
– Поднимемся немного освежиться, а потом встретимся в «Доме», – предложила она.
– Сегодня суббота, – сказал Пьер. – Можно пойти на блошиный рынок, пообедаем в большом синем ангаре.
– Да, это будет замечательно! Какая удача! – с восторгом повторила Ксавьер.
Была в ее радости почти бестактная настойчивость.
Они поднялись по лестнице. Ксавьер ушла к себе. Пьер последовал за Франсуазой в ее комнату.
– Ты не очень хочешь спать? – спросил он.
– Нет, когда гуляешь вот так, бессонная ночь не слишком утомительна, – отвечала она и стала снимать макияж. После хорошего холодного обливания она почувствует себя вполне отдохнувшей.
– Погода прекрасная, мы проведем отличный день, – сказал Пьер.
– Если Ксавьер будет милой, – заметила Франсуаза.
– Она будет милой; она всегда мрачнеет, когда думает, что вскоре должна нас покинуть.
– То была не единственная причина.
Франсуаза заколебалась, она опасалась, как бы Пьер не счел обвинение чудовищным.
– Я думаю, она рассердилась, что у нас будет пять минут для личного разговора. – Франсуаза снова заколебалась. – Я думаю, что она немного ревнует.
– Она ужасно ревнива, – согласился Пьер, – ты только сейчас это заметила?
– Я задавалась вопросом, не ошибаюсь ли я, – ответила Франсуаза.
Она всегда испытывала шок, когда видела, что Пьер с сочувствием воспринимает чувства, с которыми сама она боролась всеми силами.
– Она ревнует ко мне, – продолжала Франсуаза.
– Она ревнует ко всему: к Элуа, к Берже, к театру, к политике. То, что мы думаем о войне, кажется ей неверностью с нашей стороны, мы не должны заботиться ни о ком другом, кроме нее.
– Сегодня она сердилась на меня, – сказала Франсуаза.
– Да, потому что ты проявляла сдержанность в отношении наших планов на будущее; она ревнует тебя не только из-за меня, но и в отношении тебя самой.
– Я прекрасно знаю, – сказала Франсуаза.
Если Пьер хотел снять тяжесть с ее сердца, то взялся за это неудачно, она все больше чувствовала себя угнетенной.
– Я нахожу это тягостным, – продолжала она, – это любовь без малейшего дружелюбия. Создается впечатление, что тебя любят не ради тебя.
– Такова ее манера любить, – сказал Пьер.
Он прекрасно приспосабливался к этой любви, у него даже создалось впечатление, что он одержал победу над Ксавьер. Зато Франсуаза мучительно ощущала себя во власти этого пылкого и недоверчивого сердца, теперь она существовала лишь посредством капризных чувств, которые питала к ней Ксавьер; эта колдунья завладела ее образом и по своей воле заставляла ее претерпевать худшие чары. В этот момент Франсуаза была нежелательной, бесчувственной и мелочной душой; ей приходилось дожидаться улыбки Ксавьер, чтобы вновь обрести согласие с самой собой.
