– А потом что? – спросила она.
– Нечестно! – выдохнула Шелли.
Кончиком пальца Джо провела линию от прелестного углубления пупка через шелковистые завитки черных волос и прижала подушечку к участку нежной розовой плоти. Шелли дернулась, хватая воздух ртом.
– Что дальше? – повторила Джо.
– Гринвич-Виллидж! – выпалила Шелли, и Джо наградила ее, легонько подвигав пальцем вверх-вниз. – Мы снимем квартиру… и поселимся в Виллидже. Я стану играть в пьесах, ты – писать для журналов и научишься готовить, а у меня будет диванчик возле окна, чтобы смотреть на прохожих, и мы пойдем на танцы… О-о! – вздохнула она, когда Джо наконец склонила голову и дала своей прелестной девушке то, чего ей так хотелось.
Нечестно использовать секс в своих целях, думала Джо, но если это единственный способ убедить Шелли, заставить согласиться с ее планами, то почему бы и нет? При необходимости Джо умела быть безжалостной.
Когда все закончилось, Шелли свернулась калачиком, повернувшись к Джо спиной, и лежала тихая и задумчивая, пока подруга принимала душ и одевалась. Последние полгода они были вместе постоянно. Предметы посещали разные, однако обязательно пересекались в течение дня. В библиотеке они садились друг напротив друга, открывали книги на столе, и под столом Джо поглаживала ногой ступню или лодыжку Шелли. В студенческом клубе за ланчем или кофе Шелли касалась руки Джо, что-нибудь рассказывая или объясняя, Джо придерживала Шелли за плечи или за талию, проводя ее мимо группы студентов. Шелли смотрела, как Джо играет в баскетбол или волейбол, и хлопала, стоило Джо попасть в корзину или заработать очко, а в сумерках они возвращались вместе домой, Джо – раскрасневшаяся и потная, Шелли – изящная и аккуратная.
Они спали вдвоем почти каждую ночь, в основном у Шелли. Ее спальня была раза в три больше, чем комната Джо, с огромной кроватью с резным изголовьем и изножьем, столом из того же дерева, платяным шкафом и туалетным столиком, книжным шкафом и столиком для винилового проигрывателя. На стенах висели репродукции картин в застекленных рамках – кувшинки Моне и балерины Дега – вперемешку с плакатами Фила Окса и Боба Дилана, которые крепились обычными кнопками. Над кроватью Шелли красовалась ее самая заветная реликвия – шведский плакат Beatles в ярких красных и розовых тонах с надписью HJALP!
На полу лежал бело-розовый ковер, двухместный диванчик покрывала пестрая индийская ткань с набивным узором. Джо воспринимала комнату как прямое отражение Шелли – девушки, пытающейся себя найти.
Иногда Шелли рассуждала о вступлении в Корпус мира. «Пора мне окунуться в реальность», – объявляла она, на что Джо замечала: «Реальность и так окружает нас со всех сторон, и совершенно ни к чему для этого ехать в Танганьику». Иногда Шелли заговаривала про поездку по Европе – «Большое путешествие, как его называют выпускники». Родители все оплатят, заявляла она, и Джо снова объясняла подруге, что ей неудобно пользоваться щедростью Финкельбайнов. В понедельник Шелли хотела переехать в Вашингтон, к среде загоралась идеей получить степень магистра изящных искусств или отправиться в Йельскую школу драмы или Род-Айлендскую школу дизайна и освоить скульптуру и ювелирное дело. Низкий и приятный голос девушки идеально годился для радио, симпатичное личико вполне подходило для телевидения. Шелли могла бы заняться чем угодно, версии собственного будущего рождались у нее одна за другой. Сначала Джо слушала ее терпеливо и с улыбкой, потом с досадой и злостью. Переехать в Голливуд и ждать, пока на нее наткнется какой-нибудь режиссер! Прийти на телевидение в Детройте, поговорить с руководством и попроситься на место ведущей прогноза погоды! Податься в Нью-Йорк и найти галерею, где можно продавать браслеты собственного изготовления!
Джо знала, чем хочет заняться сама. По настоянию матери она специализировалась на начальном образовании и получила диплом учителя, однако также посещала все литературные курсы, которые смогла втиснуть в свое расписание. Если бы это зависело только от нее, она подала бы документы в аспирантуру во все университеты подряд, выбрала тот, где предлагают лучшую стипендию, и получила бы научную степень. Целыми днями она читала романы и стихи – всю классику, до которой не успела добраться в колледже, по ночам писала собственную прозу. Джо всегда мечтала стать писателем, а если не получится этим зарабатывать, то пошла бы учителем и провела свою жизнь в окружении людских историй.
Преподаватели литературы всячески обнадеживали Джо. Они ставили ей круглые пятерки, хвалили ее способность рассуждать и сочинять, предрекали ей писательскую карьеру.
– Моя специальность – педагогика, – застенчиво призналась Джо, когда профессор по современной британской литературе посоветовала ей подумать об аспирантуре и о диссертации. – Может, я смогу преподавать литературу?
– Или изучать. – Профессор Клаас была одной из немногих женщин среди профессорско-преподавательского состава Мичиганского университета. Она стриглась коротко и одевалась как ее коллеги-мужчины – в простые рубашки на пуговицах и твидовые костюмы, только вместо брюк носила юбки. Профессор Клаас жила со своей ассистенткой, пышногрудой блондинкой по имени Донна, и ходили слухи, что они больше чем подруги. Джо слышала гадости, которые шептали у профессора за спиной – например, лесба, – но даже если профессор Клаас и знала, что говорят о ней люди, то ее это ничуть не волновало.
– У вас талант, мисс Кауфман. – Она склонила голову набок, как птица, внимательно изучая Джо яркими карими глазами. – Не вижу кольца выпускника. И этих жутких булавок с символикой студенческих братств вы тоже не носите.
– Нет.
– Не собираетесь выскочить замуж, сменив мантию выпускника на свадебное платье? – спросила профессор Клаас. – Не хотите получить звание миссис?
– Нет, – повторила Джо, думая, что от замужества с Шелли точно не отказалась бы.
– Почему бы тогда не пойти в аспирантуру? Подающим надежды студенткам стипендию дают охотно и в Энн-Арборе, и в любом другом университете.
– Я подумаю, – ответила Джо.
Так она и сделала, решив для себя, что подождет, пока Шелли наконец определится, будь то Нью-Йорк или другой город, и там уже продолжит читать и писать.
Долгие месяцы Шелли отказывалась принять окончательное решение. Настроение у нее менялось как погода в Энн-Арборе. Иногда она исчезала на день или на все выходные, сообщая Джо, что нужна дома – подписать бумаги, связанные с ее целевым фондом, посетить семейное мероприятие вроде свадьбы или обрезания. Иногда она молча сидела на диванчике и смотрела в окно, курила, поставив пепельницу на колено, не желая ни разговаривать, ни покидать комнату. «Прекрати на меня давить!» – резко оборвала она Джо, когда та заглянула к подруге в библиотеку. Трое или четверо студентов посмотрели на них удивленно, забыв про свои записи. Испуганная и обиженная, Джо вспыхнула и ушла к себе в общежитие, где через пару часов появилась Шелли с букетом роз, рассыпалась в извинениях и поцелуях. «Не злись, – умоляла она о прощении, – просто сейчас у меня те самые дни».
