– В мире неизменно лишь одно – перемены. – Она положила руки на плечи Бетти. – Возможно, ферма Блю-Хилл больше не для тебя.
– Что значит – не для меня?!
Впрочем, Бетти уже знала ответ. Она видела его в руках Ронни, в направленном на нее пальце Джоди, в хмуром взгляде Филиппа. Может, их и устраивало положение вещей в коммуне, но ей было уже тридцать три года, и она устала жить в доме, где горячая вода заканчивается после третьего принявшего душ, устала от старомодной кухни с кривым полом, с крошечной раковиной и с капризной плитой. Бетти устала от того, что любое решение принимается лишь путем консенсуса, устала от чечевицы, устала от тофу и устала подтираться дешевой и грубой туалетной бумагой. Здесь она пережила второе рождение, здесь она расцвела, примирилась с собственными недостатками и ошибками, нашла работу, направление, смысл. Может, Ронни и права. Бетти верилось в это с трудом, и все же, пожалуй, настало время уходить.
Она уехала через неделю – с разрешением использовать имя и рецепты фермы Блю-Хилл и с Розой Сарон, которая тоже решила, что с нее довольно. Роза Сарон взяла в субаренду квартиру, снятую ее подругой в Файв-Пойнтс, Бетти поселилась в комнате над магазином на Пичтри-роуд. За полгода клиентов прибавилось, женщины наняли двух клерков и арендовали кухню побольше. Теперь наступило время для следующего шага – попытаться получить кредит для малого бизнеса. К четверти одиннадцатого Фил так и не пришел, и секретарь у кабинета замдиректора банка посматривала на нее с презрением, так что Бетти поднялась и сообщила, что готова встретиться с мистером Джефферсоном.
Секретарь оглядела платье и сандалии Бетти, недовольно кивнула и провела ее в кабинет с мягким ковром, книжными шкафами и внушительным столом. За ним сидел, в костюме и галстуке, с коротко подстриженными и начавшими седеть на висках волосами, все с такими же веселыми глазами и улыбкой не какой-то там мистер Джефферсон, а Гарольд Джефферсон, знакомый Бетти по Энн-Арбору и по Детройту.
– Ба, Гарольд!
Он улыбнулся Бетти той самой белозубой улыбкой, которая обещала веселье и проделки. Ее сердце подпрыгнуло.
– Так-так-так, – проговорил Гарольд. – Я видел у себя в расписании имя Элизабет Кауфман, но не был уверен, что это именно ты.
– Где же… – У Бетти перехватило дыхание, голова пошла кругом, словно ураган поднял ее и перенес в Страну Оз. – Неужели ты банкир?
– Теперь да. После колледжа я побывал в армии.
– Ого! А я и не знала. Надо было хотя бы написать…
– От писем я бы не отказался. – Улыбка Гарольда угасла, и Бетти склонила голову, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. – Да ладно, ведь все не настолько плохо!
Бетти одновременно всхлипнула и прыснула от смеха.
– Нет, конечно. – Она покачала головой: – Ты вовсе не так уж плох.
– Так чем тебе может помочь First Bank? – спросил Гарольд.
Двадцать минут спустя, когда лимит кредита был оговорен и с делами покончено, Гарольд взял Бетти под руку, проводил до автобусной остановки и предложил увидеться вечером в субботу.
– Ну, давай, – начала Бетти, – расскажи мне все!
– Все, значит, – проговорил Гарольд и напряженно улыбнулся.
Он зашел за ней в сине-желтом клетчатом пиджаке, белой рубашке, синем галстуке, в начищенных туфлях и с букетом желтых роз. Делавшая Бетти маникюр Роза Сарон уставилась на гостя так, словно он только что спустился с трапа звездолета.
– Это Гарольд, мой старый друг – сказала Бетти. – Мы вместе учились в школе.
Гарольд приехал на Chevrolet и отвез Бетти поужинать в итальянский ресторанчик Nino’s. Бетти нарядилась в свое лучшее платье – из голубого шелка, с короткими рукавами, длинным подолом и глубоким вырезом с драпировкой. Когда Гарольд отодвигал для нее стул, Бетти почувствовала, что остальные посетители на них смотрят. Гарольд сохранил крепкое телосложение, широкие плечи и грудь. Глаза с приподнятыми уголками придавали ему такой вид, словно он только что смеялся, красновато-коричневая кожа еще оставалась гладкой («У чернокожих морщин не бывает», – сказал когда-то ей Гарольд), знакомый запах специй и мыла тоже никуда не делся. Однако его манера держаться стала другой. В школе он был грациозным и гибким спортсменом и, хотя и утверждал, что не любит «скакать на публике», прекрасно танцевал. Теперь же Гарольд приобрел военную выправку и берег при ходьбе правую ногу.
На ужин они взяли на двоих овощной салат и чесночные гренки. Гарольд попробовал ее равиоли, она – его креветки, и они выпили бутылку Chianti. Поговорили об Атланте, совсем не похожей на Детройт, и о новом мэре-радикале Детройта, Коулмане Янге. Бетти рассказала Гарольду о своей сестре, Гарольд сообщил, что одна из его сестер переехала на Восток, а старший брат Джеймс стал пастором и получил место в Филадельфии, в Церкви Вифлеемской Божьей Матери, старейшей методистской епископальной церкви в Америке. Наконец, когда почти вся паста была съедена, Бетти спросила о том, что ей действительно хотелось знать: что привело Гарольда в Атланту и чем он занимался с момента их последней встречи.
– Ладно, слушай. – Гарольд глубоко вдохнул. – Ты знаешь, что в Энн-Арборе я боролся за гражданские права и помогал организовывать студенческие забастовки.
Бетти кивнула, испытывая неловкость за свое тогдашнее невежество. Сестра говорила ей, что Гарольд состоит в организации «Студенты за демократическое общество», и она порой видела его на акциях протеста в кампусе, но во время своего годичного пребывания в Энн-Арборе Бетти не было дела ни до чего, кроме ее театральных друзей, Девона Брейди и ЛСД.
– После окончания университета в шестьдесят пятом я вернулся домой и стал действовать уже там. Я видел, что расклад совсем не в пользу афроамериканцев. Несправедливость была заложена в самой системе. И я хотел это изменить.
Бетти кивнула, вспоминая ссоры Джо с матерью из-за закона о гражданских правах, из-за того, что черные переезжают в их район и это сказывается на стоимости жилья. «Неужели ты думаешь, что можно выиграть марафон, если тебя заставят стартовать на пять миль позади остальных?» – спрашивала Джо, а Сара задирала подбородок и говорила: «Жизнь несправедлива».
– Я подрабатывал покраской домов, но по-настоящему меня интересовала помощь людям. Я пытался их просвещать, пытался направить на верный путь, убеждал голосовать, ходить на заседания городского совета, защищать свои интересы. Родители считали меня сумасшедшим. – Гарольд заговорил низким ворчливым голосом, как на школьных репетициях, когда изображал своего отца. – «Тяжелый труд – единственный путь наверх, – твердил мой старик. – Отродясь никто не давал мне ничего даром. Я заработал все, что имею. И этого может добиться любой». – Гарольд покачал головой, и Бетти подумала, что его отец похож на ее мать. – Тогда я у него спрашивал: «Насколько больше ты имел бы, родись ты белым?» или «Как взлететь, если тебе вечно подрезают крылья?». – Гарольд улыбнулся. – Ссорились мы с ним ужасно. А потом произошли массовые беспорядки…
