Едва за Ариной закрылась наружная дверь, Твердышева накрыло отчаянное желание пойти к девушке и хоть немного облегчить ту душевную боль, которую он причинил ей своим гнусным поступком. Он быстро встал из-за стола и направился к лестнице, что вела на второй этаж.
Огромная золотистая гостиная в алых тонах была наполнена теплом и запахом свежесваренного кофе. Множество восковых свечей горели в канделябрах, и Варенька чувствовала, что ее тело наполнено негой и спокойствием. В шелковом, невозможно прелестном платье яркого травяного оттенка она сидела на широком бархатном диванчике и перебирала рукой короткую шерстку маленькой белой собачки. С нею рядом возвышалась мужская фигура. Твердышев, одетый в дорогой темно-синий камзол, гладко выбритый, без бороды, и какой-то незнакомый наклонился к ней и, осторожно положив руку на ее живот, ласково заметил:
– Варенька, ты бы не волновалась по каждому поводу. А то малыш тоже нервничает…
Он улыбнулся ей, а она окатила его горячим непокорным взглядом.
В этот миг Варя проснулась. Непонятный сон, что приснился ей теперь, был странным и неприятным. Открыв глаза, она посмотрела перед собой, думая о том, отчего во сне явно была беременна, а этот невозможный Твердышев, несомненно, был отцом малыша. Этот сон вызвал в ее душе очередной приступ меланхолии, и она подумала о том, что эта какая-то нелепость, ибо подобного никогда не могло случиться.
На ее глаза опять навернулись слезы. Заслышав шорох, она резко повернула голову и увидела, что дверь открыта, а на пороге ее комнаты замерла высокая фигура Матвея во всем темном. Увидеть его после того ужасного вечера Варя не ожидала, и по ее спине пробежал холодок испуга.
– Мы можем поговорить? – тихо сказал мужчина, проходя в комнату.
– Нет, – пролепетала она, отрицательно замотав головой и пытаясь сесть на постели. Он все же вошел, прикрыв за собой дверь.
– Вы должны поесть, Варвара Дмитриевна, не дело это, – произнес он грудным голосом и приблизился к кровати.
Варя, задрожав, резко села на постели, прижав одеяло к груди, с ужасом глядя на широкоплечую фигуру, которая загородила ее от дневного света. Дикое желание закричать появилось у нее, а на лице отразился неподдельный испуг.
– Не подходите, – прошептала она, прижимаясь спиной к стене.
– Вы боитесь меня? – поинтересовался глухо Твердышев, приближаясь вплотную к кровати и испепеляя девушку взглядом.
– Вы… вы… – она начала заикаться, но все же процедила: – Вы животное! Не смейте приближаться ко мне!
Матвей замер и сжал кулак. Она была так прелестна с этими блестящими темными волосами и горящими на бледном лице золотыми глазами. Лишь минуту он пожирал ее взором и глухо прохрипел:
– Спасибо на добром слове, Варвара Дмитриевна… Я пришел простить прощения, но вижу, что вы все так же злы на меня, как и в тот вечер.
– Вы пришли за моим прощением? – опешила она.
– Да. Я виноват перед вами, и потому прошу вас простить меня за скверный поступок.
Округлив от удивления глаза, Варенька смотрела на него и думала, что этот человек явно не в себе. Его действия выходили за границы разумного. Она знала, что то насилие над ней он совершил нарочно и нагло, для того, чтобы унизить ее и показать, что она всего лишь беззащитная девица в его власти, а он хозяин этих мест. Она понимала, что все в лесу произошло оттого, что он ничего и никого не боялся, ни осуждения людей, ни возможного наказания. И теперь эти слова о прощении явно не согласовывались с его последними гадкими поступками по отношению к ней.
Она пораженно уставилась на него, чувствуя, как сердце отчего-то сильно забилось. Подобных слов о прощении она меньше всего ожидала от такого гордеца, как Твердышев, но подозревала, что он совсем не раскаивается в том, что сделал.
– Пойдите прочь, сударь! Вы мне противны! – прошипела она.
– Неужели? А вы смелы, как я посмотрю, – прохрипел он и угрожающе склонился над ней. – Я хотел по-хорошему примириться с вами, но вы ведете себя как несмышленая девица, которая не думает о том, что живет из милости в моем доме! И что я враз могу выгнать вас не только отсюда, но из моего поселка!
Он выпрямился, скрестив руки на груди, и как-то угрожающе посмотрел на нее.
– Это вы глупец! – прошептала она запальчиво. – Вы что ж, думаете, что после всего того, что вы сотворили со мной, я должна обрадоваться вашим словам о прощении?
– Нет, я так не думаю. Я понимаю всю степень своей вины, потому и пришел просить прощения, только и всего.
Она отчетливо видела горящий поглощающий взгляд ярких зеленых глаз и чувствовала, что он явно относится к ней странно и уж больно заинтересованно. В следующий миг Варенька с ужасом осознала, что ей нравится, что он пришел каяться перед ней. Матвей не спускал с нее цепкого взора и напряженно ожидал ответа. Наконец она холодно произнесла:
– Вы не заслуживаете прощения.
Она видела, как по его лицу пробежала тень, а скулы на его волевом лице напряглись. Взгляд его стал испепеляюще темным, и он процедил:
– А-а-а, ну ясно! Конечно, зачем прощать такого, как я, который, по вашему мнению, недостоин целовать даже край вашего платья, ведь так? Вот если бы ваш ненаглядный Олсуфьев попросил у вас прощения, вы бы его вмиг простили!
– Непременно! – выпалила она с вызовом и, видя, как на его лице ходят желваки, желчно добавила: – Мало того, я бы сама предложила ему поехать в лес…
Ее словесный удар достиг цели, и Матвей ощутил, что хочет ее просто придушить.
– Зараза! Да и иди ты к черту! – прорычал он и, резко развернувшись, вылетел из ее спальни.
Когда он исчез, она вновь заплакала, упав лицом в подушку.
Только через некоторое время она чуть успокоилась и, устало откинувшись на спину, уставилась невидящим взглядом в потолок. Как и в тот жуткий вечер у нее вновь возникло яростное желание все бросить и сегодня же уехать обратно в Петербург к отцу.
Вновь вспомнив о Матвее, она сжала кулак и до боли закусила его. Его имя ассоциировалась у нее с болью, унижением и мерзостью, к которой он принудил ее. Лишь светлое воспоминание об Алексее еще удерживало ее здесь, в этом забытом Богом месте. И сейчас, даже понимая, что оставаться в одном доме с Твердышевым опасно, она не могла до конца принять мысль об отъезде. Она все еще любила Олсуфьева и жаждала быть рядом с ним.
Гадкий же поступок Твердышева она не могла понять. Зачем он увез ее тогда и снасильничал над ней? Лишь одно она четко понимала, что, раз он решился на подобное, видимо, она привлекала его как женщина. Но он никогда не говорил ей, что она нравится ему, никогда не заводил с ней нежных речей и, как ей казалось, даже не смотрел в ее сторону. Только тот единственный дерзкий поцелуй в амбаре был словно предвестником того, что случилось позже.
Однако при живой жене, совершенно наплевав на сопротивление Вари, он сделал это. Да нынче он говорил про некую вину, но по его нагловатому взору она заметила, что он совершенно не раскаивается в своей мерзости. Именно потому она не дала ему прощения и, видимо, этим окончательно взбесила его. Ведь она знала, что не давала ему повода для таких гнусных действий по отношению к ней, она никогда не вела с ним задушевных бесед, не кокетничала с ним и вообще старалась избегать его общества. Она отчетливо видела, что Твердышев из породы тех мужчин, которые идут напролом к своей цели, не обращая внимания на чьи-либо желания. Но она не собиралась плясать под его дудку и починяться его воле.
