– Совсем стыд потерял! – пролепетала сквозь слезы Арина, с грохотом поставив на стол миску с кашей, едва Варенька под конвоем Матвея вошла в гостиную. На глазах девушки были видны слезы, лицо же Твердышева оставалось непроницаемо и бледно. Маша и Танюша сидели за столом и удивленно с интересом смотрели на всех, навострив уши.
– Арина, уймись! – процедил Матвей и недовольно посмотрел на жену. – Думаете, я не знаю, что за моей спиной сговор ведете! – он прошелся взглядом сначала по Арине, потом по Варе. Затем перевел тревожный взор на детей и велел: – А ну на улицу ступайте. Нечего взрослые разговоры слушать.
Девочки тотчас вскочили на ноги и скрылись за дверью.
– Бога не боишься! – не унималась Арина. – Оставь Варвару Дмитриевну в покое!
– Да нужна она мне больно! – ощетинился тут же Матвей.
Варя нахмурилась сильнее, отчетливо ощутив, что слова Твердышева лживые. Арина тяжело вздохнула, понимая, что спорить с мужем бесполезно. Неожиданно почувствовав сильную боль в животе, Твердышева осела на стул и простонала. Варя немедля поспешила ней.
– Вам нехорошо, Арина Афанасьевна? – спросила озабоченно девушка, наклоняясь над женщиной. – Может, воды?
– Подайте, милая, – сказала тихо Арина. И Варя устремилась к ковшу с водой.
Матвей мрачно смотрел на всю эту идиллию между женщинами и ощущал себя не в своей тарелке. Совесть настойчиво твердила ему в этот миг, что надобно отпустить Вареньку с Богом и попробовать вновь наладить отношения с женой. Но его сущность тут же взбунтовалась против этого решения, он чувствовал, что присутствие девушки в доме ему жизненно необходимо. Поняв, что явно перегнул палку в своих бесчинствах, он решил хотя бы постараться вести себя пристойно. Прокашлявшись, он привлек внимание обеих женщин и медленно, растягивая слова, произнес:
– Обещаю, что не буду более приближаться к Варваре Дмитриевне. А ты, Арина, должна перестать гневаться на меня. Тем более в твоем положении это вредно. – Женщины пораженно уставились на него, почти не веря в искренность его слов, но отчаянно желая, чтобы слова мужчины были искренны. – А вы, Варвара Дмитриевна, пообещайте, что никуда не уедете из моего дома, тем более, как я и сказал, ни один патрульный пост не пропустит вас по дороге без моего приказа.
– Останусь, если только обещание сдержите, – возразила нервно Варя, стараясь не смотреть на высокую фигуру Матвея, что замер у дверей. Твердышев подозрительно прищурился и добавил:
– Вот и хорошо. Пойду воды в баню натаскаю.
Когда же Твердышев покинул кухню, Арина несчастно посмотрела на девушку, заметив:
– Говорила я вам, Варвара Дмитриевна, уезжать вам надо в Петербург.
– Да не могу я туда уехать! – несчастно прошептала Варя и устало всплеснула руками. Слезы вновь выступили у нее на глазах, и она, едва не плача, посмотрела на Арину. – Как представлю, что Алексей тут один маяться без меня будет, так сердце разрывается от боли. А теперь уже, видимо, поздно. Матвей Гаврилович сказал, что яицкие бунтовщики сюда идут. Простите меня, Арина Афанасьевна, виновата я перед вами, – Варя вновь залилась слезами, закрыв лицо руками.
– Вот горе-то, – пролепетала Арина, глубоко вздохнув. Почувствовав, что боль в животе прошла, она встала и поплелась к печи.
Последующая неделя прошла относительно спокойно. Твердышев, видимо, следуя своему обещанию, не приближался к Варе и держался с ней холодновато и отстраненно. Он постоянно пропадал на заводе, ссылаясь на то, что у него много работы, и он не успевает выполнять многочисленные заказы для нужд армии. Арина перестала злиться на мужа и весьма быстро простила ему измену. Уже через несколько дней она вновь превратилась в любящую, нежную жену и постоянно ластилась по ночам к Матвею, который в ответ так же охотно прижимал ее к себе и, гладя по светловолосой голове, отчего-то приговаривал:
– Все будет хорошо, Ариша, все будет хорошо.
Что подразумевал Матвей под этими словами, Арине было неведомо, но, безмерно любящая мужа, она счастливо засыпала на его плече, довольная тем, что все утроилось. Наивно полагая, что увлечение Матвея было лишь временным, Твердышева думала, что все позади, ибо знала, что муж любит ее.
В доме Твердышевых все стало как прежде. Варенька присматривала за домом, занималась детьми. Арина убегала на целый день в ткацкую мастерскую. Матвей возвращался с работы ближе к ночи. Единственное, что изменилось в привычном укладе жизни для домочадцев, – это то, что Матвей нанял в помощь Варе соседскую девушку. За небольшие деньги Глаша, так завали рыжую шестнадцатилетнюю девицу, через день стирала грязное белье Твердышевых, делала уборку дома и ежедневно ухаживала за скотиной.
Несмотря на протесты Арины, Матвей сам изъявил желание взять в помощь девушку, ссылаясь на то, Арине тяжело в ее положении управляться со всем, а Варвара Дмитриевна не приучена. Женщины смирились с его волей и каждый день на несколько часов поутру Глаша приходила в дом к Твердышевым. Она с усердием выполняла свои обязанности, довольная тем, что может заработать немного серебра в помощь родителям, у которых, кроме нее, было еще восемь детей.
Варенька хоть и заметила изменения в поведении Твердышева, все же держалась с ним настороженно. Она старалась не оставаться с ним наедине и практически не говорила с ним. Каким-то подсознательным чутьем она ощущала, что Матвей все же не остыл к ней. Иногда она замечала задумчивые темные взгляды мужчины, направленные в ее сторону, в которых отчетливо читался интерес. Однако он не приближался более чем на расстояние вытянутой руки и вел себя с ней почти как в начале, когда она едва поселилась у них.
Уже хорошо освоившись в приготовлении простых блюд, Варя готовила весьма искусно, каждый вечер слыша из уст Арины благодарности. Жена Твердышева не изменила своего отношения к девушке после того, что произошло. Арина была так же приветлива и добра к ней и всегда вежливо говорила, в своей мягкой манере, и это казалось Варе странным. Так как в подобной ситуации Твердышева имела полное право не только возненавидеть ее, но и отказать от дома. Однажды, когда они с Ариной лепили пельмени на кухне, Варя, не выдержав, заметила:
– Очень виновата я перед вами, Арина Афанасьевна.
Девушка стыдливо опустила глаза на тесто, которое ловко защипывала.
– Виноваты? В чем же, Варвара Дмитриевна? – удивилась Твердышева.
– Мучает это меня, – выдохнула она через силу и подняла несчастные глаза на доброе лицо женщины. – Я отчетливо понимаю, что судьба послала мне вас на пути, Арина Афанасьевна. Вы приняли меня у себя в доме как родную и теперь без денег не гоните. А я… из-за меня… – начала Варя мямлить, вновь опуская глаза на вмиг задрожавшие руки. – Матвей Гаврилович так повел себя. Если бы не я, то, может, не стал бы он…
– Перестаньте, Варвара Дмитриевна! – воскликнула Арина, и Варя вновь подняла на нее глаза. Лицо Твердышевой было бледно, но все же приветливо. – Я никогда не винила вас ни в чем. Вы рассказали мне все по-честному, да и каялись уж не раз передо мной. Знаю, что и для вас это было тяжелым бременем, ибо от переживаний заболели даже.
