– Ну как, две. А Мохнатого вы, Матвей Гаврилович, забрали, ведь так? – спросил Никифор и, отчетливо прочитав ответ в помрачневших глазах Твердышева, глухо добавил: – Это она так сказала.
– Вот и ответ.
– Обманула, значит, вот девка какая… уже более двух недель, считай, прошло с той поры, – продолжал Никифор, боясь смотреть на Матвея, лицо которого мрачнело все сильнее. – Если ничего с ней не случилось, то, наверное, она уже к столице должна подъезжать.
– Как же так… – пролепетал несчастно мужчина, ощущая, что ему не хватает воздуха. Кровь нервно била в его висках. Он рухнул на стул, стоящий за ним, и сжал руками виски. – Чувствовал я, что нельзя ее одну оставлять…
Как и сказал Никифор, уже через восемь дней к заводу с севера подошел большой отряд, две сотни казаков, посланных Осокиным на помощь Твердышеву. Перебив половину осаждающего завод яицкого войска еще у стен завода при прибытии, казаки почти беспрепятственно въехали на территорию и соединились с людьми Твердышева. Уже наутро по решению Матвея, Олсуфьева и атамана Головкина, который командовал прибывшими казаками, было решено дать решающее сражение и до конца разбить неприятеля. Уже на утро, собрав воедино все силы, три сотни ополченцев и казаков, оборонявшиеся с легкостью разбили уже довольно потрепанное войско бунтовщиков, окружавшее завод. Двух старшин и дюжину солдат из бунтарей, оставшихся в живых, связали и отправили под конвоем в Кунгур.
К вечеру того дня Твердышев самолично объехал поле боя и вычеркнул из списка всех убитых предателей, которые некогда убежали из стен завода. Далее почти весь остаток ночи Матвей строчил рапорт в Екатеринбург в Военную коллегию о том, кто отличился при осаде, отметив большую заслугу Олсуфьева в умелой обороне завода. Так же он написал письмо Осокину с благодарностью и с вопросом, что делать с беглыми, что переметнулись на сторону врага, а также с их семьями.
Поутру Твердышев передал оба письма гонцу. Затем дал несколько распоряжений по управлению завода своему второму приказчику Никанору Ивановичу. К вечеру, оставив завод под охраной атамана Головкина, Матвей со словами, что ему надо немедленно уехать, и что он вернется через пару недель, опять вскочил в седло и уже затемно ускакал прочь.
Глава XIV. Дерзкий
Санкт-Петербург, особняк Андреевских,
1773 год, Декабрь
В то утро, двадцать седьмого числа, выпал свежий снег. Варя еще с утра неважно себя чувствовала, ибо приступы дурноты мучили ее все последние месяцы. Еще в конце ноября они с отцом вернулись в Петербург.
Уехав в тот роковой день из поселка, Варя благополучно добралась до Кунгура. Город в это время готовился к обороне. Войско бунтовщиков разрасталось к каждым днем, и теперь многочисленные отряды недовольных казаков и примкнувших к ним рабочих захватывали все новые населенные пункты. Почти с боем пробившись в штаб русского командования, девушка потребовала, чтобы главнокомандующий помог ей добраться в Петербург. Внимательно выслушав ее, полковник высокомерно заявил, что он не собирается никуда везти взбалмошную барышню, так как лишних людей у него для сопровождения нет. И все силы брошены на защиту города. А выезд из Кунгура вообще запрещен, и она должна остаться в городе до отмены военного положения.
Однако Варенька была непреклонна и требовала подорожные бумаги. Полковник скрепя сердце выдал ей бумагу на беспрепятственный проезд до Казани, заметив, что более ничего сделать для нее не может. Уже на следующий день девушка вместе с пустым продовольственным обозом уехала в Казань.
Как раз там по счастливой случайности уже несколько недель находился ее отец, Дмитрий Григорьевич, разыскивающий более полугода свою непослушную взбалмошную дочь.
Едва Варенька, явившись к бургомистру Казани, попросила выдать ей бумагу на проезд далее до Петербурга и назвала свое настоящее время, тот удивленно заметил, что месье Андреевский уже вторую неделю живет у него в доме. Опешив от такого радостного известия, девушка уже через полчаса упала в объятья плачущего от счастья отца, и через пару дней Андреевские направились домой в северную столицу.
Сегодня Андреевские ждали гостей к обеду. Около полудня Варенька, наряженная в дивное утреннее платье из шелка цвета чайной розы, сидела в пустынной гостиной за вышиванием, ожидая, когда приедут Мария и Михаил Козловские. Дмитрий Григорьевич находился у себя в кабинете, разбирая утреннюю почту. В колокольчик позвонили, и Варя, думая, что это Козловские, выпорхнула из гостиной в парадную. Изобразив на лице приветливую улыбку, она следила за тем, как Демьян-дворецкий открывает большие двери из темного дерева перед гостями.
В парадную вошел высокий мужчина в черном, и с ним еще два человека. Едва увидев вошедшего, Варя округлила глаза от удивления, а уже через миг испуганно прижала руку к губам, чтобы не вскрикнуть от ужаса. Улыбка немедля исчезала с ее лица, и она инстинктивно попятилась назад, ощущая, что сейчас от нервного волнения лишится чувств. Твердышев, а это был именно он, появился перед ней, словно опасный призрак из прошлой трагичной жизни, которую она хотела забыть.
Матвей, сразу заметив Варю, стоящую неподалеку от лестницы в прелестном светлом платье, тут же сделал в ее сторону несколько шагов и устремил на нее властный горящий взор. В следующий момент он чуть поклонился и грудным баритоном произнес:
– Доброго здравия, Варвара Дмитриевна.
Варенька, у которой неистово заколотилось сердце в предчувствии неминуемой беды, более не думая ни секунды, вихрем развернулась и бегом, спотыкаясь о длинный подол платья, устремилась в кабинет отца. Она нечаянно налетела на Дмитрия Григорьевича, который шел ей навстречу.
– Батюшка, он здесь! Спаси меня, прошу! – лишь вымолвила девушка и, вырвавшись из объятий отца, скрылась за дверями гостиной.
Андреевский, ничего не понимая, проводил удивленным взглядом дочь и, сделав несколько шагов вперед, подозрительно оглядел высокого незнакомца в черном камзоле с живыми зелеными глазами и двух мужиков, стоящих у него за спиной. Твердышев, поняв, что перед ним тот, кто ему нужен, поклонился и сказал:
– Здравствуйте, Дмитрий Григорьевич. Позвольте представиться, Твердышев Матвей Гаврилович.
Вновь оглядев с ног до головы мужчину лет тридцати, который стоял перед ним, Андреевский отметил, что он одет как приказчик или денщик.
– Что вам угодно? – надменно спросил Дмитрий Григорьевич.
– Я пришел просить руки вашей дочери, Варвары Дмитриевны, – заявил твердо Матвей.
Если бы небо упало на землю, Андреевский был бы менее ошарашен, чем сейчас от слов Твердышева.
– Что? – переспросил Дмитрий Григорьевич, округлив глаза и опешив от наглости незнакомца.
Где это видано, чтобы неизвестно кто без приглашения являлся к нему в дом и вот так запросто просил руки его обожаемой Вареньки? Андреевский даже ни разу не видел этого человека. И вообще, не знал, кто его родители.
