– Прощайте, Варенька. Надеюсь, вы сделали правильный выбор, – тихо ответил он.
Она пронзила его горящим золотым взглядом. Выбор? Она не делала никакого выбора. Это он выбрал эту молоденькую змею в жены. Так пусть и остается с ней!
Варей опять завладело негодование, как и накануне, в его спальне, а обуявшая ревность заставила задрожать всем телом. Не в силах более находиться в его доме, молодая женщина проворно вышла на улицу, где уже ожидал экипаж. Едва дождавшись, пока кучер распахнет перед ней дверь, она влетела внутрь и плюхнулась на сиденье.
Отец вышел спустя пару минут, как и няня с Гришей, и заняли места в карете рядом с Варей. Когда отец велел кучеру трогаться, Варя бросила полный отчаяния взор на парадное мраморное крыльцо, желая в последний раз увидеть высокую крепкую фигуру Матвея. Но на крыльце толпились только слуги. А Осокин даже не вышел из дома. Прикусив до боли губу, Варя отвернулась от окна и, откинувшись на сиденье, прикрыла глаза.
Ей нестерпимо хотелось плакать, а более всего броситься назад и упасть в объятья этого непреклонного и любимого мужчины, который теперь был для нее самым дорогим человеком после сына и отца.
Карета повернула на главную аллею и устремилась в сторону парадных ворот усадьбы.
Полными слез глазами Варя смотрела в грязное окно кареты, чувствуя, что ее жизнь опять катится в пропасть. В пропасть отчаяния и горя. Ей вновь предстояли душевные страдания и тоска. Тоска по нему. Как же она ошиблась вчера, когда повела себя с ним грубо и истерично, требуя от него немедленного расторжения помолвки. Она же прекрасно знала, что этого мужчину нельзя заставить делать то, что ему не угодно, им нельзя манипулировать. Но сегодняшней ночью лишь безумная ревность двигала ее поступками, и она почти не слышала, что он говорил, и желала получить все и сразу.
И что в итоге? Она ехала от него прочь, на чужбину с малышом. А ведь могла хотя бы попытаться построить свою жизнь с Матвеем. Но она опять все испортила и ввергла себя в пучину новых страданий. Она понимала, что вспыльчивый огненный нрав только вредил ей, и осознавала, что уже слишком поздно что-то исправлять.
В этот миг в ее мыслях опять воскресла вчерашняя близость, а затем тот неприятный разговор. Она не понимала, чего добивался и хотел Матвей. Если он был заинтересован в невесте, тогда зачем настоял на интимной близости? Что это было? Неожиданный порыв? Давние воспоминания? Она не знала, что он думает по этому поводу. Если же Варя его действительно привлекала, отчего он не заставил ее остаться с ним этим утром, когда провожал их в парадной? О, как бы она была счастлива, если бы он это сделал. Но он промолчал. Как он сказал? «Надеюсь, вы сделали правильный выбор».
Варя напряглась. Эта его фраза в парадной показалась ей оскорбительной и холодной, словно он выражал свое безразличие к тому, что она уезжает. Ибо ранее он никогда так не говорил. Раньше он навязывал ей свою волю, желая, чтобы она подчинялась. Но теперь вел себя совершенно не свойственным ему образом. И тут Варю осенило. Он впервые предоставил выбор ей самой! Он хотел, чтобы она сама решила, хочет остаться рядом с ним или нет! Это она, глупая гусыня, просто не поняла его в парадной и, как и обычно, взбрыкнув, навоображала невесть чего. Но никакой холодности с его стороны не было! Он просто впервые не стал навязывать ей свою волю и не диктовал свои условия, а именно захотел, чтобы она выбрала сама!
Это осознание потрясло ее до глубины души.
Варя перевела невидящий взор на отца, затем на сына, который был на руках Лукерьи Ильиничны, и ощутила, как ее бросило в жар.
А что, если еще не поздно? Что, если Матвей так же сильно хочет быть с ней, и потому вчера не устоял перед нею? Что, если он всего лишь желает, чтобы она сама, по своей воле, пришла к нему? И может быть, еще возможно все изменить в их судьбе?
Варя громко выдохнула и вдруг пролепетала:
– Батюшка, а что бы вы подумали, если бы я решила остаться?
– Остаться, золотце? – опешил Андреевский. – Здесь? С Матвеем Гавриловичем?
– Да.
– Мне кажется, он был бы счастлив, – ответил вдруг отец.
– Неужели? Отчего вы так думаете?
– Оттого что сегодня поутру он спрашивал меня о тебе, моя девочка. О том, действительно ли ты хочешь уехать?
– И что же вы ответили ему? – выпалила Варя.
– Ну как же, я ответил ему то, что ты сказала мне вчера днем – что ты намерена ехать в Америку со мной и ничего тебя здесь не держит, кроме сына.
– Ах… – вздохнула несчастно она.
– А еще он сказал, что готов разорвать помолвку с Тимирязевой, если бы ты только захотела остаться с ним.
– Боже! Почему вы говорите мне это только сейчас, папА?! Почему он ничего мне не сказал сам? Неужели вы оба не понимаете, как мне это важно! – всплеснула она руками, понимая, что Матвей все же любил ее, раз говорил с ее отцом с утра.
– Если это важно, почему ты молчала?
– Более я не буду молчать! Я не хочу никуда уезжать!
– Ты переменила свое решение, Варенька?
Она долго молчала, но потом в сердцах выпалила:
– Батюшка, не осуждайте меня. Но мне кажется… Нет, не кажется, а я точно знаю, что я люблю его.
Андреевский как-то странно улыбнулся и твердо заметил:
– Тогда ты непременно должна остаться с ним, моя канареечка. Зачем же разделяться океанами? Влюбленные должны быть вместе. Как мы с твоей матушкой до последнего ее вздоха.
– Но я не знаю, любит ли он меня еще?
– Ты сомневаешься в этом? – поднял брови отец. – Но сама подумай, стал бы он так рисковать своим положением, имуществом, наконец, своей жизнью, чтобы помочь нам?
– Но он помогал Грише…
– Не глупи. Не один Гриша в его сердце.
– Вы так думаете?
– Уверен в этом.
– И вы благословите меня на союз с ним?
– Да.
Карета все удалялась и уже практически достигла усадебных ворот, а взор Матвея все не отпускал ее. Он словно боялся, что если оторвется от этой картины, то уже никогда не увидит ее, эту невозможную девицу, которая спалила его сердце.
Он стоял в парадной у большого окна и не мог двинуться с места. На его душе было невозможно тяжело, почти как тогда, когда он узнал, что она сбежала в Петербург от него во время осады завода. Но нынче это чувство было гораздо разрушительнее. Ведь сейчас она покидала его вместе с сыном. Два любимых существа, которые в этот миг отдалялись от него на целый год, а может быть, и на целую жизнь. И он не мог это спокойно принять в своем сердце, вернее, не хотел принимать.
Но Варенька сама сделала свой выбор, она сама все решила, и он позволил ей это. Он сыграл в благородство, и теперь его жизнь была разрушена. Но как же было больно осознавать, что она так и не смогла полюбить его за эти годы. И, видимо, такова была их судьба.
