Фигура снимает шлем, под которым оказывается лицо Диады, а за ним струится сущность Первого.
Веспер понимает, что это все еще ее беспокоит. Меч показывает ей скрытую некротрубку: она выходит из стены, поднимается по спинке стула и пронзает заднюю сторону тела. Это лишь иллюзия дискретности: существо, которое ее встречает, – не более чем почка великого дерева.
– Мы скоро отправляемся. Ты хотел поговорить?
Первый кивает.
– Да. Мне важно сохранить наш союз. Лишь от меня тебе может исходить прямая… угроза, и только ты и Семеро можете мне угрожать.
– Я не собираюсь угрожать никому, как ты, в принципе, должен был уже понять. Это бы противоречило всему, для чего было заключено Горнское соглашение. Это ты организуешь все эти секретные встречи, не я.
– И все же ты вступила в переговоры с Очертанием, таким образом привязывая его еще ближе к себе.
– Так вот в чем дело? – Она принимает молчание за согласие. – Честно говоря, речь не об угрозах, ровно наоборот. Когда ты пришел ко мне, то попросил меня встать между тобой и Семерыми, так?
– Верно.
– Вот я и встала. И стою до сих пор.
– Не понимаю, к чему это заявление.
– Я не помогаю Очертанию затем, чтобы потом мы объединили силы против тебя, я ему помогаю, чтобы держать его подальше от тебя. Я стою между тобой и Очертанием. Теперь понимаешь?
– Да. Но чью сторону ты примешь, когда Очертание придет за мной?
Веспер не мешкает с ответом:
– Этого не произойдет.
– Такова суть моего народа. Это неизбежно. У Очертания было множество возможностей, чтобы заключить со мной… договор. Вместо этого оно бежит на север копить силы.
– Нет, все не так!
– Тогда пообещай мне: если Очертание вернется в Дивенбург, ища битвы, то ты отступишь в сторону.
– Как насчет такого плана: я пообещаю, что не буду помогать Очертанию возвыситься над тобой? Но не позволю разразиться очередной войне, вне зависимости от того, кто ее начнет.
– Интересная позиция. Мне не терпится увидеть, возможна ли такая свобода без насилия.
– Возможна. – Она наклоняется вперед. – Если ты поможешь. – Стул царапает пол: она отодвигается. – Кстати, мои поздравления. Наверное, приятно вновь быть целым.
– Благодарю. Мы оба теперь возвеличились, и это… меня радует.
– Что ж, – говорит она, поворачиваясь к выходу. – Уверена, мы еще увидимся.
– Хочешь попрощаться с семьей, прежде чем уйти?
Она останавливается и качает головой.
– Они не знают, что я здесь. Я с ними уже попрощалась, и поверь, этого хватило.
Отводится последняя костяная конечность, которая приковывает небесный дворец Альфы к Дивенбургу, и обширный двигатель с мягким гудением вновь оживает. Его нельзя услышать снаружи, но некоторые ноты все же ускользают, создавая резонанс, от которого дрожат зубы и встают дыбом волоски на теле.
С башни Дивенбурга Самаэль смотрит на удаляющийся дворец.
В восхождении дворца прослеживается величественность. Он получил лишь поверхностные повреждения, тогда как металлические змеи ползут вслед за ним, переваливаясь из-за нанесенных увечий.
Семеро стоят на парапетах, и двое из них кажутся меньше, чем остальные. Один – поскольку его голова склоняется из-за цепей, вторая – потому что она действительно меньше. Веспер обнажает Злость в последнем приветствии, и Самаэль тянется к отсутствующему мечу.
Его рука зависает, а потом поднимается. Это не взмах, не приветствие, но что-то среднее.
Из-за уважения он остается стоять, а Империя Крылатого Ока начинает свой путь домой.
Ищейка присоединяется к нему, устраиваясь рядом. Псиному Отродью понравился подъем по лестницам, Самаэль чувствует эту радость по раздувающимся бокам и по тому, что Ищейка не закрывает пасти, пытаясь отдышаться.
Успокаивается полупес не сразу – дольше, чем обычно, думает Самаэль. Ищейка стареет. Самаэль подозревает, что его собственному телу понадобится много времени, чтобы разрушиться полностью, но знает, что его товарищ уже давно переступил порог своего последнего десятилетия.
Чувствуя печаль Самаэля, Ищейка скулит и прижимается головой к хозяину, поднимая глаза.
Самаэль тянется к нему и ободряюще гладит Ищейку, хотя он не уверен, делает это для себя или для полупса, да и вообще имеет ли это какое-либо значение.
Так они и стоят, пока дыхание Ищейки не выравнивается, а небесный дворец не превращается в темную точку в облаках.
Постепенно приближаются голоса. Кто-то болтает и задыхается от подъема. Один голос принадлежит его другу Джему, второй – Мазар.
– Когда ты спросила меня, доволен ли я его предложением, я подумал, что он сейчас умрет от страха! – говорит Джем.
В смехе Мазар слышатся истерические нотки.
– Он так испугался… меня.
– Да, это ли не чудесно! С этого момента я хочу, чтобы ты присутствовала на всех моих переговорах. Уверен, начальник медицинской службы одобрит это решение.
Она отвечает слишком тихо, чтобы ее можно было услышать, и оба наконец появляются на крыше.
– Сир Самаэль, – окликает его Джем. – Мне сказали, ты будешь здесь.
Они обнимаются. Мазар ему просто кивает, пытаясь не пялиться на Ищейку.
– Я больше не рыцарь.
Джем улыбается своей острозубой улыбкой.
– Для них – возможно, но для меня ты рыцарь.
Самаэлю резко хочется изменить тему разговора.
– Как тебе Дивенбург?
– Мне безумно нравится! Тут так много всего происходит и так много возможностей. Когда я был в Новом Горизонте, – даже ребенком, – все упиралось в выживание. Когда я жил рядом с Сияющим Градом, я был в безопасности, но меня ни во что не посвящали. Там меня стыдились, но здесь меня ценят. Я чувствую себя… – он снова улыбается, – живым.
– Хорошо. А ты, Мазар?
Она пугается от внезапного к ней обращения.
– Тут все для меня ново. Странно.
– Настолько плохо? – спрашивает Джем.
– Я не жалею.
– Дай себе немного времени, и ты его полюбишь так же, как и я, – отвечает он. – Здесь столькому можно научиться, а мы ведь даже еще не взлетели.
Мазар оглядывается.
– Но разве это тебя не беспокоит? То, что мы живем на какой-то огромной… живой хреновине?
– Нет, – отвечает Джем.
– Да, – отвечает Самаэль.
Теперь очередь Джема оглядываться по сторонам.
– Ты не видел Рилу? Я думал, она была с тобой.
