Горад крепко сжимает набалдашник трости.
– А вот Кишкососу ты совершенно не нравишься.
– Не выношу, – соглашается он.
– Слишком правильная, говорит.
Кишкосос кивает.
– Треплешься много, вот что.
– Да, он думает, тебе не суждено победить, но я не согласна.
Кишкосос, как бы извиняясь, кланяется.
– Но выглядишь ты круто.
– Да, – соглашается Горад, – тебе идет.
– Что ж, – замечает Веспер, когда они уходят. – Я рада, что все закончилось.
Когда-то великая, имперская армия сейчас рядами сидит со связанными руками и ногами, без оружия, без цели. Они ждут, потеряв всякую надежду, принимая пищу, когда ее дают, и почти не разговаривая. У некоторых виднеются синяки – слишком свежие, чтобы можно было подумать, что их получили в битве. Некоторые дрожат от подхваченной болезни и едва не валятся на землю. Но даже потерпев поражение, все потеряв, они в большинстве своем сохраняют опрятный вид.
Рыцарь-Командор смотрит в землю, почти не ощущая тепла солнца на затылке. На земле лежат две тени, а сбоку от них и гораздо слабее – третья. Он не может отвести от нее взгляда.
Тени движутся медленно, слишком медленно. Его мысли текут еще медленнее, он не в силах понять, как могло дойти до такого.
Их поток прерывает появляющийся на границе его поля зрения ботинок, а затем – присоединившийся к нему другой точно такой же. Рыцарь-Командор поднимает взгляд и видит, как три солнца, сияя, отражаются на серебряном лике. Машинально он и остальные солдаты почтительно склоняют головы.
– Нет, – говорит Веспер, и это слово разит подобно хлысту по горлу, заставляя рыцарей замереть на полпути. – Прошло время клонить головы. Поднимите глаза. Посмотрите на меня.
И они смотрят.
– Вы, все вы, пришли сюда сражаться во имя Империи. Вы хотели умереть за Крылатое Око. Такую смерть Империя посчитала бы славной, и многие поколения складывали бы о ней песни. – Она оглядывает их всех, и внезапно Рыцарь-Командор чувствует себя очень незначительным. – Вы все жертвы. Не потому, что вы проиграли, а потому, что вообще сражались. Этой битвы не должно было случиться. Ни одна капля пролитой крови не может быть оправдана, и каждая загубленная жизнь – это горе.
Мне сообщили, что многие колонии были полностью уничтожены, что жертв до печального много. Вы стали орудиями этих зверств. Вам лгали, вас обманули, вас превратили в убийц.
Альфа нанес Империи больше ущерба, чем даже Узурпатор! Взгляните на небо. Нравится? – Она качает головой. – Хоть кто-нибудь из вас считает, что поступил правильно, придя сюда?
Тишина.
– Ложь! Я вас вижу насквозь. Вы думаете, что действовали во имя Семерых и выполняли свой долг. Но Альфа ошибался. Он ошибался! И Семеро ошибались. Они не сделали ничего, лишь оставили после Себя страдания и смерть. Они были слишком напуганы, чтобы встретиться с тем, чему позволили случиться.
Сейчас Они смотрят правде в глаза.
В горле у Рыцаря-Командора пересохло. Он больше не хочет видеть Веспер. Он не хочет думать. Но, как и остальные, он оказался в ловушке, подобно болтающейся на крючке рыбе.
– Империя обещала, что вы умрете не напрасно. Я – нет. Я собираюсь сделать так, чтобы вы жили не напрасно. Вам никогда не отмыть ни вину со своих душ, ни крови с ваших рук. Пока вы живы, Империя не очистится от стыда. Но даже несмотря на это вы проведете каждую отведенную вам секунду, пытаясь очистить ее имя, доказать, что вы лучше, чем те роли, что она вам навязала.
Она указывает в небо, и они непонимающе смотрят наверх.
– Знаете, что это означает? Я вам скажу. Это означает ураганы и сдвиги в равновесии мира. Это означает, что здания рухнут, поля затопит, дороги станут непроходимыми. Это означает, что от материка отрежет целые области. Это означает, что погибнут урожаи и люди будут голодать.
Она опускает руку и указывает на них.
– Вы им поможете во всем, что потребуется. Вы будете поставлять им сырье и еду, вы восстановите то, что разрушили. Вас не станут ненавидеть меньше, но вы примете эту ненависть в качестве платы и продолжите помогать. И когда вас призовут домой, вы сможете вернуться в Сияющий Град с высоко поднятой головой и научить других тому, что узнали, и воспитать новое поколение преемников.
Героями вы не умрете. Вы будете жить, отдавая себе отчет в содеянном, и примете на себя ответственность за то, кем являетесь, и за то, что сделали. – Она отдает приказ, и ее люди освобождают пленников.
– А теперь ешьте: вам понадобятся силы.
К удивлению Рыцаря-Командора, она не уходит, а садится напротив.
Он слышит, как спадают со звоном кандалы, как развязывают его ноги, затем еще громче слышит стук собственного сердца.
– Как я понимаю, твои запястья еще не восстановились.
Не сразу, запинаясь, он отвечает:
– Нет.
– Тогда давай я помогу. Ты похудел, а ведь и так не страдал от лишнего веса.
У него, как у изумленного младенца, отвисает челюсть, и она подносит к его рту ложку густой фиолетовой пасты, в которой лучше всего чувствуется сахар. Он послушно жует и глотает.
Закончив, она откидывается назад и смотрит на него.
– Ты так и не сказал мне, как тебя зовут, Рыцарь-Командор.
Не сразу понимает он, что она говорит, и лишь через некоторое время находит в себе силы ответить.
– Торран, – в итоге произносит он. – Меня зовут Торран.
Сквозь пластекло проходят солнечные лучи, освещая обессилевшую и перевязанную бинтами спящую груду.
Странник зевает и подносит к лицу левую руку. Отек спал, от синяков остались только акварельные пятна. Он поднимает правую руку и медленно разминает пальцы. Ни боли, ни неприятных ощущений. На них – сияющее черное покрытие, синтетическая кожа. Она тянется от кончиков пальцев до предплечья и доходит практически до локтя, неотступно следуя за следами ранений.
Он уже видел эту субстанцию. Ее использовали на командоре Нефрита и Пепла два десятилетия назад при восстановлении инферналя, чтобы он смог продолжить охоту на Злость.
В голову врывается расплывчатый поток непрошеных воспоминаний.
Странник опускает руки и глубоко выдыхает.
Вскоре янтарные глаза вновь закрываются, а голова отворачивается от света.
Он просыпается от звука шагов в коридоре и приглушенных голосов.
– Готов? – Это Веспер.
– Да. – Это Джем. – А теперь без сцен, Рила. Ты не хочешь ведь расстроить дедушку.
Странник хмурится.
– Не-е-е-ет! Не хочу уезжать!
Череда приглушенных голосов, и дверь открывается.
