К тому времени, когда остальные трое поняли, что происходит, Роналдо выстрелил одному в грудь. А через миг и тот, что держал Елену, упал с пулей в животе.
Елена с Моникой попытались отбежать, но третий схватил Монику и приставил нож к ее шее.
Роналдо шагнул вперед, целясь в грабителя.
– Брось нож, и я не стану тебя убивать, – произнес он спокойным, почти механическим голосом.
– Иди нахрен, – ответил грабитель. – Брось пистолет, или я прикончу эту мелкую сучку.
Доминик прицелился в мужчину, который держался за живот, – того, который порвал матери рубашку. Он стонал так громко, что его вопли прорывались сквозь звон, стоявший у Доминика в ушах.
– Считаю до трех, – сказал Роналдо. – Брось нож и отпусти мою дочь. Или умрешь.
Грабитель взглянул на оружие в руках Доминика.
– Отпусти мою сестру, – сказал Дом.
– Назад, – пробормотал мужчина.
– Прошу, – взмолилась Елена, заломив руки. – Прошу, не троньте моего ребенка.
– Тебе необязательно умирать, – сказал Роналдо. – Просто отпусти девочку и сможешь уйти отсюда.
Грабитель наконец пришел в себя и отпустил Монику. Она бросилась к Елене, а Роналдо дважды выстрелил ему в грудь. Грабитель пошатнулся, ребра хрустнули, и он рухнул на землю.
Моника вскрикнула от ужаса, и Елена обняла ее, прижав к себе, чтобы не дать ей видеть происходящее. Обнимая дочь, она с мрачным удовлетворением смотрела на агонию грабителя.
– Уходим, – сказал Роналдо. – У них есть сообщники, и они их ищут.
Через несколько минут все были готовы, и Роналдо попросил Доминика отвести Монику с Еленой за выступ. Дом знал зачем.
Грабитель, в которого выстрелил отец, еще был жив – едва-едва, но его нельзя было оставлять, если был шанс, что он выживет. Не говоря о том, что он прикасался к Елене непростительным для Роналдо образом.
Доминик встал на страже и пытался прислушиваться, но в ушах звенело слишком громко. Поэтому он просто оглядывал холмы, высматривая признаки движения.
Когда отец вернулся, его рубашка была забрызгана кровью, а на лице не отражалось никаких эмоций. Его героический отец сделал то, чему его учили, – и спас их всех. Теперь Доминик еще лучше понимал, почему Роналдо остался с ними, вместо того чтобы отправиться воевать вместе с Марксом, Зубчиком и Беттисом.
– Иногда, чтобы бороться со злом, нужно разозлиться, – сказал он, пряча лезвие в ножны на поясе. Он прикоснулся к щеке Дома и добавил: – Не забывай об этом, сын.
Едва оправившись от шока, они продолжили путь. Все утро они молча шли через лес.
На рассвете, с одного из перевалов, они впервые увидели контролируемый повстанцами Город ангелов. Над сотнями пожаров огромного мегаполиса клубился дым. Всюду мелькали маячки спецтехники – по разрушенному городу сновали пожарные машины и кареты скорой помощи.
«Хамви» и бронированные вездеходы блокировали перекрестки на военных блокпостах. Доминик заметил вдали несколько танков. Но сильнее всего его внимание привлекала длинная и плотная колонна муравьев, ползущих по шоссе внизу, – это были десятки тысяч беженцев, возвращавшихся в город.
– Добро пожаловать домой, – сказал Роналдо.
Ветер попахивал помойкой, и это ничуть не поднимало Винни настроения. Он все еще злился из-за того, что его не сделали посвященным вместе с остальными, но если бы он заговорил об этом, стало бы еще хуже.
Кисловатый запах гниющего мусора с сильным аммиачным привкусом был отвратителен, но в то же время вызывал ностальгию по неаполитанским трущобам.
Ребенком он срезал путь переулками, чтобы успеть в школу. Вид торчков, живших в палатках, всегда мотивировал его учиться прилежно, не валять дурака и главное – не связываться с тяжелыми наркотиками.
Лос-Анджелес, со всеми его наркоманами, бездомными, а теперь и беженцами, с каждым днем становился все более похожим на трущобы Неаполя. Особенно странно было ехать по Бель-Эйр и чувствовать запах мочи, канализации и помоек. Зажиточный район в одночасье превратился в лагерь беженцев.
На выгоревшей траве «Бель-Эйр Кантри Клаб»
[59] стояли тысячи туристских и армейских палаток. Еще сотни были установлены на баскетбольной площадке. Палаточный городок раскинулся также по всему кампусу и прилегающим к нему территориям.
Доберман с Винни объезжали ограды из колючей проволоки, изучая границы. Солдаты Моретти отправились во все лагеря Лос-Анджелеса, чтобы оценить перспективы и выяснить, как лучше перенести сюда свой бизнес.
Через час, после заката, им предстояло внедриться туда и заявить о своих правах на территорию. Само будущее семьи Моретти зависело от этих лагерей.
– Это будет сложнее, чем думает дядя, – пожаловался Винни.
– Не то слово, – согласился Доберман. Он повернул направо, и теперь они ехали мимо Национального военного кладбища Лос-Анджелеса.
Винни невольно подумал о том, будет ли город хоронить гражданских в этом священном месте, когда на всех остальных кладбищах не останется места?
Доберман прибавил газу, чтобы догнать серый двадцатилетний кадиллак, ехавший впереди.
– А Фрэнки любить притопить, мать его, – пробормотал Доберман. – Не лучшая идея, когда вокруг полно копов.
– Не думаю, что копам сейчас есть дело до лихачей.
– Ну, он же жжет бензин, – сказал Доберман. – Да и он просто мудак.
Он объехали периметр лагеря еще раз, и кадиллак остановился на парковке. Несколько разграбленных машин стояли на шлакоблоках, окна были разбиты, шины украдены.
Последние лучи солнца исчезли за горизонтом, зажглись промышленные светильники, работавшие от генераторов на стадионе Калифорнийского университета. Еще несколько огней зажглось в самом лагере.
– Пора выдвигаться, – сказал Доберман.
Они выбрались из машины. Фрэнки с Кармином выгружали сумки из кадиллака. Кармин был в пальто верблюжьего цвета, рваных джинсах и бейсболке «Доджерс». Фрэнки же оделся в грязное шмотье гражданского, призванное помочь старомодному гангстеру смешаться с толпой.
– Планы изменились, – сказал Фрэнки. – Паркуемся здесь и идем пешком.
– Я стал капо, а выгляжу, как гребаный бомж, – простонал Кармин.
– Здесь не опасно оставлять машины? – спросил Доберман. – Кто-нибудь может как минимум попытаться слить бензин.
