Вороны… Перед мысленным взором Гиласа встали их черные доспехи из сыромятной кожи и суровые лица, обмазанные сажей.
Гилас спросил:
– Вороны здесь, на Кефтиу?
– Если нет, то скоро пожалуют.
– Зачем?
– Ну сам подумай, Блоха. Давненько Кефтиу не был в таком уязвимом положении, как после нынешнего бедствия. Вороны уж точно пожелают его захватить. Так уж у них принято.
В голосе Акастоса звучала горечь. Давным-давно Вороны вторглись на его родную землю. Он сражался бок о бок с законным Верховным Вождем. Может быть, они одержали бы победу, если бы жившие в Горах Чужаки к ним присоединились. Но Чужаки не стали воевать, и закончилось дело тем, что Верховного Вождя убили, Коронос захватил Микены, а Акастос потерял дом и землю и подался в бега.
Тут порыв ветра распахнул дверь, закинув в хижину снег. Акастос захлопнул дверь поплотнее, а Гилас подпер ее куском дерева. Когда мальчик снова сел, он трясся с головы до ног. Казалось, Вороны предупредили его: где бы ты ни был, мы тебя отыщем.
Всю зиму Гилас старался о них не думать, но сейчас перед ним как живой встал Коронос, главный Ворон. Глаза у него холодные, как у ящерицы. А вслед за Короносом – Теламон. Этот мальчик был его лучшим другом, но потом Теламон предал Гиласа и встал на сторону своего жестокого деда, Короноса. А вот его кровожадные дети: Фаракс, Алекто и Креон. Гилас вспомнил страшную ночь, когда Вороны напали на их стоянку, убили его собаку и разлучили его с Исси.
При одной мысли Гиласа замутило, и он схватился за предплечье, куда вонзился наконечник стрелы Воронов из черного обсидиана.
– Да, Блоха, – произнес Акастос, возвращая Гиласа из прошлого в настоящее. – И снова я повстречался с тобой по чистой случайности. Единственное, что я про тебя знаю, – может, ты тот самый Чужак, о котором говорила Оракул, а может, и нет. Пора тебе рассказать мне, кто ты на самом деле.
– Ч-что з-значит – «на самом деле»? – запинаясь, выговорил Гилас. – Ты знаешь, кто я такой, я…
– Откуда ты родом? Почему наши пути все время пересекаются? Кто твои родители?
– Понятия не имею, – ответил Гилас. – Честное слово. Отца я ни разу не встречал и ничего о нем не знаю.
Акастос окинул его долгим испытующим взглядом:
– А мать?
– Помню только, что у нее темные волосы и что она велела мне заботиться об Исси. Она оставила нас на Горе Ликас завернутыми в медвежью шкуру. Мы тогда были совсем маленькими.
Выражение лица Акастоса оставалось невозмутимым, но Гилас чувствовал, что его мысли несутся вперед бурным потоком.
– Значит, в медвежью шкуру… – повторил странник.
Гилас кивнул.
– Я уверен, она собиралась за нами вернуться, но ей что-то помешало. Она жива, я чувствую. И когда-нибудь она найдет нас.
– Но пока не нашла.
– Нет.
Акастос снова почесал бороду.
Гилас вглядывался в его обветренное лицо, и тут мальчика осенило. Его догадка оказалась такой невероятной и при этом такой заманчивой, что у Гиласа голова пошла кругом.
– Ты ведь бывал в Ликонии, верно? – начал разговор издалека Гилас. – Тебе знакомы места, где я вырос.
Акастос искоса взглянул на него:
– С чего ты взял?
– Когда мы встретились в первый раз, ты сказал: «Далековато тебя занесло от родного Ликаса».
Акастос усмехнулся:
– Надо же, запомнил!
– Я помню все, что ты мне говорил. – Набравшись храбрости, Гилас спросил напрямик: – Ты мой отец?
Между тем снаружи ветер затих, будто прислушиваясь. Огонь зашипел, посылая дым и искры сквозь дымовое отверстие в темноту.
Акастос поднял голову и встретился с Гиласом взглядом.
– Нет, – тихо ответил он. – Я не твой отец.
Руки Гиласа сжались в кулаки. А ему так хотелось, чтобы его догадка оказалась верной!
– Ну а вдруг? – не сдавался мальчик. – Просто ты об этом не знаешь. Сам же говорил, что у тебя был сын моего возраста.
– Он до твоих лет не дожил.
– А что, если во время странствий ты встретил мою мать, и…
– Гилас, у меня волосы темные, а ты светлый.
– И что с того? Может, моя мать долго смотрела на Солнце, когда меня носила. Говорят, от этого дети рождаются светловолосыми. Ты ведь однажды сказал, что мы с тобой похожи: оба бойцы, оба складно врем…
– Гилас, я всех своих женщин помню. Точно тебе говорю – я не твой отец.
Мальчик уставился в пустую чашку. Вот и на сердце у него вдруг стало так же пусто.
– А жаль, – тихо произнес он.
– Почему? – спросил Акастос.
В голосе прозвучала непривычная мягкость.
Гилас хотел ответить, что восхищается Акастосом и рад был бы при мысли об отце видеть его, а не расплывчатую тень. Но вместо этого Гилас пробормотал:
– Не знаю. Просто жаль, и все.
Тут Гилас заметил, что Акастос ходит по хижине, собирая свои вещи.
– Что ты делаешь? – забеспокоился Гилас.
– Метель закончилась. Скоро просветлеет. Мне пора.
– Можно мне с тобой? Хотя бы часть пути.
Акастос поглядел на мальчика сверху вниз, и на секунду выражение его лица стало не таким суровым, как обычно.
– Гилас, я заметил, что наши судьбы непонятным образом связаны, но заметил я и то, что когда ты со мной, все идет наперекосяк. Лучше я пойду своей дорогой, а ты своей.
– Нет! – выпалил Гилас.
Мальчик вскочил, но тут же покачнулся. Голова противно закружилась, и он не сумел устоять на ногах.
– Приляг, – посоветовал Акастос. – Скоро полегчает.
– Ты мне что-то подмешал, – с трудом выговорил Гилас.
– Всего лишь подлил тебе в вино чуть-чуть макового сока, чтобы ты не шел за мной. Вот. – Акастос сунул Гиласу за пояс мешочек. – Тут листья крушины, будешь привидений отгонять.
– Ты подсунул мне снотворное.
Мальчик сполз на пол. Веки отяжелели и никак не желали подниматься.
– Ты про Така Зими говорил, – продолжил Акастос. Его голос то звучал будто издалека, то снова приближался. – Мы на горном гребне, иди вдоль него на запад, пока не увидишь сосну, в которую ударила молния. За ней скала, расколотая надвое, и водопад. Шагай в ту сторону. Така Зими внизу, на горном отроге. Старайся держаться высот. Ущелье обойди стороной. Да и вообще, будь осторожнее. Така Зими – святилище Богини. Туда так просто не заявишься.
– Не покидай меня, – хотел попросить Гилас, но не смог пошевелить губами.
Когда мальчик проснулся, огонь уже почти погас. Спотыкаясь, он вывалился из хижины в холодные серые сумерки. Под ногами у Гиласа уныло свистела поземка. Акастос не оставил ни единого следа, будто его здесь не было.
