Пирра указала на темный проем за камнем, на котором сидела соколиха.
– С чего ты взяла, что эта пещера подходящая? – спросил Гилас.
– Раз Эхо ничего не насторожило, значит подходящая, – с поразительной уверенностью объявила Пирра.
Пещера и впрямь оказалась идеальным местом для ночлега: укромная, сухая, с трещиной в стене, – а значит, в ней можно развести маленький костерок. Гилас пошел за хворостом, а Пирра забралась внутрь и с облегчением села, уронив голову на колени.
От усталости у нее кружилась голова. Девочка еще не набралась сил после болезни. Вдобавок ее одолевали противоречивые чувства. Теперь, когда Эхо вернулась, и все они на некоторое время в безопасности, можно подумать и о Гиласе. Всю зиму Пирра на него злилась, но сейчас… сейчас она сама не знала, что к нему испытывала.
А еще Пирра боялась того момента, когда придется сказать Гиласу про Разбойницу. Как объяснить, что маленькую львицу, его любимицу, погубила Великая Волна?
Будто почувствовав состояние Пирры, Эхо подбежала к ней, щелкая когтями по каменному полу пещеры. Пирра указательным пальцем погладила чешуйчатую желтую ногу птицы.
– Как же я рада, что ты вернулась, – тихо произнесла девочка.
Эхо ухватила клювом носок сапога Пирры и потянула на себя. Потом решила, что он невкусный, отлетела в сторону и опустилась на камень у входа в пещеру. Там она замерла на одной ноге, готовясь ко сну.
Только сейчас Пирра почувствовала, насколько проголодалась. С тех пор как они покинули Така Зими, у нее маковой росинки во рту не было. Порывшись в мешке Гиласа, Пирра выудила шесть сморщенных оливок и покрытый пеплом кусок сыра размером с голубиное яйцо. Пирра мигом проглотила две оливки, оставила три для Гиласа и одну протянула Эхо, но та лишь озадаченно заморгала при виде такого угощения, и Пирра съела оливку сама.
Вот в пещеру вполз Гилас с охапкой хвороста. Не глядя на Пирру, он стал складывать костер.
– Ну как, получше тебе? – спросил мальчик.
– Вроде, – соврала Пирра. – Я съела несколько оливок.
Гилас кивнул:
– Сейчас разбужу огонь, и поделим остальные съестные припасы пополам. Растопим снег в бурдюке, и будет у нас вода.
А ведь раньше Гилас многословием не отличался. «Наверное, тоже не знает, что сказать», – подумала Пирра.
Вот Гилас ударил два камня друг о друга, и на полоски коры полетели искры. Вспыхнул крошечный красный огонек. Гилас наклонился и осторожно подул на него, чтобы пламя разгорелось как следует.
Он изменился с прошлого лета. Теперь Гилас выше, шире в плечах, да и голос звучит ниже. Казалось, перед Пиррой не тот мальчик, которого она знала, а кто-то совсем другой. И вот что удивительно: в одежде из грубо выделанных овечьих шкур Гилас похож на иноземца больше, чем раньше. До этого Пирра не замечала, сколько в нем акийского.
– Ну что, нашел сестру? – смущенно спросила Пирра.
– Нет, – ответил Гилас, ломая ветки об колено. – Слышал, у тебя мать умерла. Соболезную.
– Не хочу об этом говорить, – резко бросила Пирра.
– Ладно.
Пирра даже пожалела, что Гилас так легко сдался. Чем больше она старалась не думать о матери, тем навязчивей становились эти мысли. Чувства сплелись в запутанный клубок из гнева и горя. Вот бы Гилас помог Пирре его распутать!
Между тем Эхо вытянула одно крыло и, чуть ли не с остервенением щелкая клювом, принялась чистить перья.
– Дать ей воды? – вдруг спросил Гилас.
– Ей мясо нужно, но, по-моему, она не умеет охотиться.
– Что верно, то верно. Твоя соколиха напала на вороненка и получила хорошую взбучку от его родителей.
Мальчик и девочка робко улыбнулись друг другу.
Гилас рассказал, как заметил Эхо кружащей над Така Зими.
– Я сразу понял, что ты там.
Пирра подошла к соколихе и протянула ей палец.
– Спасибо, Эхо, – произнесла она.
Птица легонько клюнула ее в палец и снова занялась своими перышками.
От потрескивающего костра по пещере растеклось приятное тепло. Сыр они поделили на двоих. Гилас положил немножко у основания камня, где сидела Эхо. Соколиха настороженно глянула на мальчика, но, к удивлению Пирры, спрыгнула с камня и склевала сыр.
– Не знала, что она его любит, – заметила Пирра.
В голосе девочки прозвучали нотки ревности.
– Завтра попробую поймать ей мышь, – сказал Гилас.
Он спросил, как Пирра подружилась с Эхо, и девочка все ему рассказала. Потом спросила, как Гилас выживал после того, что произошло на Талакрее, и он поведал о своих морских странствиях с командой беглых рабов.
– Скучаешь по ним? – спросила Пирра.
– По Перифасу – да. Но с ним я иногда почти забывал про тебя, Исси и Разбойницу. А я не хотел вас забыть.
Стоило Гиласу упомянуть маленькую львицу, и Пирра сразу притихла.
– Гилас… – Она запнулась. – Разбойница…
– Жаль, что она сейчас не с нами. В последний раз я видел ее на другой стороне Горы, и…
– Разбойница жива?! – вскричала Пирра, напугав Эхо. – Я думала, ее смыла Великая Волна и она утонула!
– Благодаря Разбойнице я узнал, что Вороны на Кефтиу, – произнес Гилас. – Вытащил их стрелу из раны у нее на плече.
– Вороны подстрелили Разбойницу? Как она?
– Не знаю. А жаль.
Тут оба умолкли, думая о Воронах и слушая, как ели стонут на ночном ветру. Пирра вспоминала кровожадный взгляд Креона, когда тот целился в нее из лука. А Теламон поклялся разыскать Гиласа и убить его.
– Тебе очень не хватает твоей печати? – вдруг спросил Гилас. – Ты все время потираешь запястье.
– Мне ее надели, когда я родилась. Как-то непривычно без нее.
Пирра спросила, носит ли Гилас с собой львиный коготь, и он вытащил из-под безрукавки кожаный шнурок, на котором висел ее подарок. А потом Гилас в свою очередь спросил, пользуется ли Пирра ножом, который он для нее сделал.
– Э-э… Нет, – протянула Пирра. – Когда корабль отплыл от Талакреи, я его за борт выкинула.
– А-а, – протянул Гилас.
– И твое соколиное перо я тоже выбросила. – Пирра искоса взглянула на мальчика. – Семь лун, Гилас. Семь лун я просидела взаперти в Така Зими, и виноват в этом ты.
Гилас сидел, обхватив руками колени, и угрюмо глядел на огонь. Отблески пламени играли на его светлых волосах и озаряли выразительные черты его волевого лица.
– На Талакрее ты клялась, что никогда меня не простишь, – произнес он. – Это было последнее, что ты мне сказала.
– Ты силой усадил меня на корабль и отправил обратно в неволю.
