— Я тебя и не узнал, — признался Цапов, — как ты здесь
оказался?
— Я мог бы задать и тебе этот вопрос, — горько усмехнулся
Стольников.
— Ты работаешь на него? — показал на больницу Цапов.
— А ты работаешь по-прежнему на государство? — парировал
Стольников.
Они помолчали. Цапов тоже достал сигареты и закурил.
— Сколько лет мы не виделись, Слава, — миролюбивым голосом
сказал он, — по-моему, лет десять.
— Ровно тринадцать лет и восемь месяцев, — желчно заметил
Стольников, — я точно помню день, когда меня арестовали.
— Меня тогда не было в Москве, — тихо сказал Цапов, — я был
в командировке, ты же знаешь.
— А когда вернулся, то уже ничего не мог сделать, — закончил
за него Стольников.
— Не правда, — жестко возразил Цапов, — я писал в
прокуратуру, подавал рапорты начальству. Я доказывал всем, что ты честный
человек. Но я был тогда всего лишь лейтенантом. Обычным лейтенантом. Меня никто
не хотел слушать. Я ничего не мог сделать.
— Сейчас ты, наверно, уже полковник, — издевательски сказал
Стольников.
— Подполковник, — кивнул Цапов, — я же тебе объясняю, что
ничего не мог сделать.
— Но ведь ты работал со мной. Был моим напарником, — упрямо
настаивал Стольников, — они обязаны были поверить.
— В восемьдесят третьем милиции не верили, — мрачно сказал
Цапов, — начались «андроповские чистки». Убрали Щелокова, к нам перевели
Федорчука, который ничего не смыслил в нашем деле, но был убежден, что половина
личного состава жулики и проходимцы. Такое было время. Нужны были показательные
процессы, чтобы убедить всех в коррумпированности сотрудников милиции. И ты
попал под эту волну.
— Но ты ведь знал, что я не виноват. Что я не брал этих
денег, — зло сказал Стольников. — Знал, что мне их подбросили. Почему же ты
промолчал?
— Я не молчал, — упрямо повторил Цапов, — я же тебе говорю,
время было такое. Меня просто послали подальше. Я ходил на прием и к
генеральному прокурору, вернее, он меня не принял, но я к нему записывался. Я
даже просился на прием к министру, но тот меня тоже не принял. А потом мне
посоветовали вообще не лезть в это дело. Я писал тебе в колонию.
— А я не читал письма, — горько сказал Стольников, — с тех
пор, как получил письмо от своей стервы, где она сообщала, что решила со мной
развестись. Я не читал после этого ни одного письма. Сжигал все, что мне
приходило. Решил отрезать свою прежнюю жизнь, а потом начать все сначала.
— И начал? — спросил Цапов, показывая на больницу.
— А что мне оставалось делать? С голоду подыхать? Или
швейцаром где-нибудь в казино устроиться?
— И ты решил стать бандитом.
— Во всяком случае, здесь я делаю то, что умею. И ты мне
мораль не читай. Видел я эту мораль и когда меня брали ни за что, и когда меня
в колонии гноили. Ты ведь знал, что деньги мне подбросили.
— Конечно, знал, — кивнул Цапов, — поэтому и ходил повсюду.
Но доказательства были железные. На деньгах оказались твои отпечатки.
— Так эта дрянь ведь меня тогда обманула, — пояснил
Стольников, — откуда я знал, что ее подослали из КГБ. Она ходила ко мне
несколько дней, а потом сказала, что знает, где прятал деньги ее бывший
любовник. А мне как раз нужны были эти деньги, как доказательство его вины. Он
ведь забрал из сберкассы новые пачки денег, номера которых были переписаны. И я
решил, что если номера совпадут, то дело можно закрывать. Когда она принесла
мне деньги, я от радости ни о чем не думал. Сразу взял их и сел сличать.
— Нужно было вызвать еще кого-нибудь, — вставил Цапов.
— Ты мне еще про понятых расскажи, — отмахнулся Стольников.
— Откуда я мог знать, что все так получится. Сижу в своем кабинете один, сличаю
номера денег, и вдруг врываются сотрудники КГБ, прокуратуры, кричат — руки на
стол, и сразу показывают на деньги. А заодно и на мои руки, где уже остались
следы их порошка, которым они деньги обрабатывали. Ты ведь знаешь, что на
деньгах тогда писали слово «взятка». Можно было увидеть в ультрафиолетовых
лучах. И возражать невозможно. Сколько я ни доказывал, что деньги взял на
проверку, никто мне не верил. Прокурор даже издевался надо мной, сказав, что на
проверку нужно было брать большую сумму, чем эта. И мне дали на всю катушку. А
ты говоришь, стал бандитом… А кем я, по-твоему, должен был после этого стать?
— И сейчас работаешь на этого упыря?
— На себя, — зло сказал Стольников, — а этот упырь, кстати,
не такой уж и плохой. Бывают и похуже.
— Бывают, — согласился Цапов, — только для меня они все на
одно лицо.
— Разные у нас с тобой взгляды на лица, — ответил
Стольников. — Я такие рожи в колонии видел, что не дай тебе боже. Они снова
помолчали.
— Ты был на даче вчера? — вдруг спросил Цапов.
— Нет, не успел. Мне устроили засаду, и я чудом остался жив.
— Где?
— Этого я тебе не скажу.
— Но ты можешь объяснить, что происходит? — настаивал Цапов.
— По-моему, все и так ясно, — усмехнулся Стольников,
выбросив окурок, — на него решили наехать. Не знаю почему, но догадываюсь кто.
И, как видишь, устроили все с размахом. Вы же не дети, Константин, должны
понимать, что такое нападение с гранатометами в Москве могли организовать лишь
несколько человек.
Вот и ищите среди них обидчика Исмаила Махмудбекова.
— Спасибо и на этом.
— А как девочка? — спросил, в свою очередь. Стольников. —
Она у вас?
— Нет, мы ее действительно ищем. Ее нигде нет. Мы проверили
все дачи вокруг, но нигде ее не нашли.
— Думаешь, ее забрали с собой? — помрачнел Стольников.
— Нет, — убежденно сказал Цапов, — не думаю. Я там сегодня
был. Ты знал такую женщину — Светлану Михайловну?
— Знал, конечно, — мрачно признался Стольников. — Она была
самым близким другом нашего босса. Но ее же вчера убили.
— Вот именно. Убили у задней калитки. Она успела закрыть
дверь и выбросить ключи, когда ее расстреляли. Понимаешь, что случилось. Она не
убежала, хотя могла бы успеть, там рядом густой лес, а закрывала дверцу, словно
помогая кому-то сбежать. И потом ключи выбросила. А мы в лесу, рядом с дачей,
нашли браслет, на котором было написано имя — Ирада. Значит, девушка успела
убежать. И где она теперь, мы не знаем.
— Ее нужно найти, — задумался Стольников, — отец ее безумно
любит. Если с ней что-нибудь случится, он сойдет с ума.
— Ты можешь нам помочь? — спросил Цапов.
