Словно прочитав ее мысли, Мишель легко сжала колено Джады и шепнула умоляюще:
– Ну, хоть попробуй, ладно? – Она свернула на стоянку. – Рут Адамс рассказывала, что ее сестре здесь очень помогли, вытащили из большой беды.
Мишель заглушила мотор, и в наступившей тишине салона Джаде захотелось ткнуться лбом в приборную доску и зарыдать в голос. Но вместо этого она расправила плечи, собрала груду бледных тарантулов и выбралась из машины вслед за подругой.
– «Юридическая помощь для женщин», – прочла Мишель вывеску у входа. – Неплохо придумано, правда?
Не обнаружив указателя, Мишель узнала у дежурного, где находится офис Кризисного центра, и пару минут спустя они добрались до цели.
В приемной Джаде досталось место рядом с миниатюрной азиаткой в китайском халате, которая лихорадочно и без остановки потирала сухонькие желтые ладони. Мишель пристроилась справа от пожилой женщины с сине-багровым кровоподтеком вокруг глаза. «Превосходно! – сказала себе Джада. – Самая подходящая для тебя компания – психопатки и жены садистов. Боже всемогущий, прости мне гордыню и научи состраданию к ним! Если я здесь, значит, на то твоя воля, господи…» Все ее усилия, вся ее борьба за семью пошли прахом. Она проиграла. Она точно такая же, как эти несчастные, напуганные, забитые женщины.
Обмякнув на скамье, Джада застывшим взором уставилась в пространство. После того как темный узкий коридор в противоположном конце приемной поглотил первых двух посетительниц, она услышала свое имя и вздрогнула.
Ей захотелось попросить Мишель подождать в приемной, но она решила, что это было бы глупо. Как ни противно скулить в присутствии подруги, растекаясь перед неведомым адвокатом лужей сплошного несчастья, Джада догадывалась, что без Мишель ей все-таки не обойтись. Хоть кто-нибудь близкий должен быть рядом – не только для того, чтобы поддержать, но главным образом для того, чтобы подтвердить ее правоту. Снисходительно-презрительного отношения в стиле Рика Брузмана она больше не выдержит.
Поднявшись со скамьи, Джада взяла Мишель за руку, и они вместе пошли вслед за секретаршей по коридору.
Комната, в которой оказались женщины, была крохотной и до предела загроможденной. Вокруг двух свободных стульев прямо на полу высились горы папок, а за маленьким, заваленным бумагами письменным столом сидела совсем юная женщина, на вид куда моложе и Мишель, и Джады. При их появлении адвокатесса поднялась и с протянутой рукой перегнулась через стол:
– Привет. Меня зовут Энджи Ромаззано-Уэйкфилд. Затуманенное горем сознание Джады все же отметило и буйство каштановых кудрей, и сияние круглых глаз в опушке длинных ресниц, и странный желто-розовый оттенок помады на пухлых губах. Рукопожатие, однако, Джада не приняла. Не до обмена любезностями ей было сейчас, не до соблюдения правил приличия. Сунув в ладонь кудрявой крошки кипу белых тарантулов, которая давно жгла ей руку, она без сил опустилась на ближайший стул. Мишель, заняв второй, сразу бросилась в атаку.
– Такой несправедливости свет не видывал, – звеняще и с придыханием, словно после марафона, воскликнула она. – Последние пять лет моя подруга трудилась не покладая рук, чтобы обеспечить семью, а ее муж, не заработавший за это время ни цента, взял и сбежал вместе с малышами. К любовнице! Да еще и требует алименты на себя и детей! Он ведь не имеет на это права, верно?
Барышня с немыслимой двойной фамилией положила ядовитую бумажную мерзость перед собой.
– Похоже, что такого права он добился, – медленно произнесла она, просмотрев все листы-тарантулы до последнего. – Хуже того – здесь содержится требование временной опеки и намек… нет, скорее обвинение в вашей несостоятельности как матери. В то время как сам он представлен образцом отца и источником стабильности в семье. Это правда?
Глаза Джады наполнились слезами ярости. Прежде чем ей удалось выдавить хоть слово, Мишель разразилась тирадой в защиту подруги:
– Послушайте! Мы с Джадой соседи, так что я знаю, о чем говорю. Раньше ее малыши неделями ничего не видели, кроме пустых макарон. Потом Джада устроилась в банк, согласилась на место кассира, работала за гроши, лишь бы на молоко и зелень детям хватало. За пять лет она дослужилась до начальника отделения. Сама! Без чьей-либо помощи! На каждом шагу ей вставляли палки в колеса, но она заставила себя уважать. И при этом везла на себе всю семью. На ее детей любо-дорого посмотреть: всегда чистенькие, наглаженные, причесанные… – Мишель запнулась. В комнатке повисло молчание. Сердце Джады было переполнено благодарностью к подруге – хоть один человек встал с ней плечом к плечу. – А ее муж, этот трутень, полеживал себе на диване день-деньской… если, конечно, не кувыркался в чужой постели. И что же потом? Украл у нее детей – и был таков! С тех пор Джада даже не видела своих малышей. Лично я умерла бы, честное слово! Но она сильнее, поэтому просто сходит с ума. Вот вы бы… скажите, вы бы не умерли?
– Я даже вообразить себе такого не могу.
Не сами слова, а искреннее сострадание, прозвучавшее в голосе молоденькой адвокатши, пробило брешь в плотине выдержки Джады. Она сделала вдох, второй… на третий ее уже не хватило; из глаз потоками хлынули слезы, грудь разрывало от стонов, кашля, икоты. Она не умела плакать, потому что не плакала никогда, и теперь уткнулась лицом в ладони, пряча от Мишель и Энджи терзающие ее гнев, страх, стыд.
Девочка-юрист снова вскочила и схватила руку Джады своей на удивление цепкой и сильной рукой.
– Послушайте меня! Вы не сделали ничего дурного. Это он сначала поступил бесчестно по отношению к вам, а потом сумел первым нанять умелого и не слишком щепетильного адвоката. Но мы все уладим. Ваш брак мне спасти не удастся, но детей мы вам вернем и справедливость восстановим.
Джада резко подняла голову.
– Понятно. Все можно уладить, но сейчас мне своих детей видеть нельзя, так? Сейчас мне нужно о них забыть, бросить моих малышей. – Она протянула руку к листам-тарантулам. – А как же с деньгами? Ведь он требует почти все, что я зарабатываю. Негодяй. Никчемный, подлый мерзавец. Пока он развлекается со своей кралей, я должна пахать, как вол, на семью, которую он у меня отнял!
Адвокатша еще сильнее сжала ее руку. Странное дело, но это почти болезненное рукопожатие было Джаде нужно, как будто возвращало ее в мир, где она сможет жить.
– Все эти обвинения голословны и лживы, – глядя Джаде прямо в глаза, сказала Энджи. – Гадко, конечно, но особой опасности они не представляют. Собственно, в нашем деле это обычная практика. Мы и сами можем кое-что выдвинуть. Единственная проблема в том, что он стартовал раньше, а значит, ушел вперед. Но хорошая лошадь, как известно, с места в карьер не берет, – с усмешкой добавила она. – Первым делом я устрою вам свидания с детьми. Возможно, удастся добиться первого уже завтра. Я поговорю с судьей, задействую все связи Центра, организую встречу с адвокатом вашего супруга… В общем, придется поработать, но мы своего добьемся. Направим прошение об опеке, получим свидетельские показания о том, что устроиться на работу вас заставило бедственное материальное положение семьи и так далее. Возможно, пригласим детских психологов. Кроме того, поищем, кто бы мог засвидетельствовать связь вашего супруга с… – она заглянула в бумаги, —…с Тоней Грин.
