В 1877 году Месмеру пришлось покинуть Вену после громкого скандала, вызванного лечением восемнадцатилетней Марии Терезии фон Паради
[54]. Мария потеряла зрение в детстве. Месмер пытался его вернуть и вроде как даже добился определенных успехов. Пикантность ситуации заключалась в том, что во время лечения Мария жила в доме Месмера (у него там было устроено нечто вроде госпиталя для VIP-клиентов). Родители вроде бы пытались вернуть ее домой, но она отказывалась возвращаться, писала им, что под действием магнетических сеансов зрение к ней постепенно возвращается и надо продолжать лечение. После того, как Мария все же вернулась домой без какого-либо улучшения зрения, Месмера обвинили в мошенничестве и в соблазнении пациентки. Месмер переехал в Париж, где вскоре стал еще более популярным, нежели в Вене.
Бурному росту популярности способствовало знакомство с Шарлем д’Эслоном, состоявшееся вскоре после прибытия Месмера в Париж. Д’Эслон был придворным врачом одного из братьев короля Людовика XVI графа д’Артуа, а также членом Королевского медицинского общества. При поддержке такого единомышленника можно было рассчитывать на официальное научное признание метода. Месмер прочел на медицинском факультете Парижского университета свой труд «Об открытии животного магнетизма», но сильного впечатления не произвел. Попытка демонстрации метода тоже провалилась. Светила парижской медицины резонно заметили, что от демонстрации воздействия магнетизма на каких-то незнакомых им людей толку мало. Для того чтобы оценить результат лечения, нужно знать анамнез пациентов и наблюдать их некоторое время после сеансов магнетизма. Грубо говоря, ученые мужи сказали Месмеру, что его спектакль их не убедил. Для того чтобы понять, стоит ли вообще тратить время на исследование магнетизма, они предложили Месмеру слепой эксперимент, первый в истории медицины. Давайте возьмем слепого человека, ничего не знающего о магнетизме, и проведем его мимо шеренги людей, в которой будете стоять вы и излучать свой магнетизм. Ощутит ли слепой ваше воздействие? Месмер благоразумно отказался от такой проверки, назвав ее «слишком мелкой и неубедительной», и стал усиленно распространять слухи о том, что парижские врачи, видя в нем сильного конкурента, отказались дать научную оценку его методу (шарлатаны используют этот прием и поныне – наберите в поисковике «происки медицинской мафии» и наслаждайтесь чтением).
Пропаганда магнетизма стоила д’Эслону репутации и профессорского звания (то есть права преподавать на медицинском факультете). В январе 1784 между Месмером и д’Эслоном произошла ссора, после которой д’Эслон объявил, что отныне считает себя самостоятельным магнетизером, независимым от Месмера.
Проверка, которая состоялась в том же году по приказу короля Людовика XVI, была инициирована не Месмером, как принято считать с подачи некомпетентных историков, а по просьбе близкого ко двору д’Эслона. Целью проверки было установление существования реальной основы магнетизма – тех самых магнетических флюидов организма (или магнетической жидкости), течением которых якобы управляли магнетизеры. Иначе говоря, исследовалась реалистичность метода, а не деятельность конкретного человека, врача Шарля д’Эслона.
В комиссию по проверке вошли члены Королевской академии наук и представители Королевского медицинского общества, а председателем ее стал семидесятивосьмилетний посол Соединенных Штатов во Франции Бенджамин Франклин, известный вам по истории с вариоляцией в Бостоне. Магнетизеров представлял д’Эслон, Месмер в этих исследованиях никакого участия не принимал. Интересная деталь – право отбора участников
[55] исследования было целиком и полностью предоставлено д’Эслону, члены комиссии в это дело не вмешивались.
В одном эксперименте участникам исследования надевали на глаза плотные повязки и спрашивали, какой участок тела в данный момент подвергается воздействию магнетизма. Для сравнения: тот же эксперимент дублировался без повязок.
Выяснилось, что в тех случаях, когда на глазах у «подопытных кроликов» не было повязок, их ощущения полностью совпадали с производимыми магнетизером действиями. А вот с повязками на глазах испытуемые не могли правильно называть участки, подвергавшиеся магнетическому воздействию. Стало ясно, что ощущения были плодом воображения.
Другой эксперимент проводился не с повязками, а с ширмой, которая закрывала дверной проем, ведущий в соседнюю комнату. Если участникам сообщали, что за ширмой находится воздействующий на них магнетизер, то они испытывали какие-то ощущения, несмотря на то, что за ширмой никого не было. В том же случае, когда д’Эслон там присутствовал и делал свои магнетические пассы, но участникам о его присутствии не было известно, никаких ощущений у них не возникало. Нечто подобное наблюдалось и в экспериментах с заряженной водой – ощущения магнетического воздействия появлялись только в том случае, когда участницам говорили, что вода заряжена. В опыте с пятью деревьями, из которых было заряжено только одно, впечатлительный молодой человек лишился чувств при прикосновении к незаряженному дереву.
Комиссия пришла к выводу, что никакого животного магнетизма не существует, а все якобы вызываемые им эффекты являются плодом воображения. «Воображение без магнетизма вызывает судороги, а магнетизм без воображения не вызывает ничего», – было написано в заключении. Далее следовал вывод относительно того, что «существование флюида полностью лишено доказательств, а раз нет флюида, то не может быть и пользы от него».
Такое же заключение дала и другая комиссия по исследованию месмеризма, которую возглавил знаменитый ботаник Антуан Лоран де Жюссье, один из самых авторитетных французских ученых того времени. Эта комиссия тоже использовала слепые методы, которые, к сожалению, впоследствии были на долгое время забыты. Или, если точнее, не были оценены по достоинству. Возвращение слепых методов в научную практику состоялось лишь в конце XIX века.
В названии этой главы название фундаментального труда Клода Бернара объединено со статьей известного французского писателя Эмиля Золя «Экспериментальный роман». Взяв на вооружение научный метод Бернара, Золя сформулировал принципы натуралистического романа. Согласно этим принципам, писатель попеременно должен выступать в роли наблюдателя и экспериментатора, исследователя человеческой природы. Только так он сможет дать в своем произведении правдивое описание действительности. Хороший роман в представлении Золя создается знанием жизни, а не одним лишь полетом воображения, но при этом значение воображения и вообще всего художественного не отрицается. «Идея эксперимента влечет за собой идею модификации, – пишет Золя. – Мы исходим из подлинных фактов, действительность – вот наша несокрушимая основа, но для того, чтобы отразить механизм фактов, нам нужно вызывать и направлять явления, и тут мы даем волю своему творческому воображению».
