Скарлетт кивает и улыбается.
— Боже. Да. Конечно. — Она снова встает и засовывает руки в карманы пестрого блузона в стиле лоскутного одеяла. Ее волосы короткие и растрепанные, вокруг рта — россыпь прыщей. И все же у Таллулы перехватывает дыхание. — Почему ты мне не сказала? — снова спрашивает она.
Таллула пожимает плечами.
— Честное слово, не знаю.
— Так вот почему ты прицепилась к этому лузеру. Теперь мне понятно.
Таллула мгновенно ощетинивается.
— Он не лузер.
Скарлетт пожимает плечами.
— Да кто угодно.
Они стоят и пару мгновений смотрят друг на друга. Ной начинает тихонько хныкать и брыкаться.
— Мы с ним идем к пруду, — говорит Таллула. Она не добавляет: «Хочешь пойти с нами?» Но Скарлетт все равно идет за ней.
— Отказываюсь поверить тебе, Лула. Ты послала меня, потому что я целовалась со своим бывшим, а у тебя самой все это время был тайный гребаный ребенок.
Таллула строго смотрит на нее, и Скарлетт говорит:
— Боже. Извини, да. Просто я не могу… я хочу сказать, никто в колледже не знает, что у тебя есть ребенок. Я не понимаю, почему ты даже словом не обмолвилась об этом?
— Вообще-то это неправда. В колледже много людей, которые знают, что у меня есть ребенок, но это не те люди, с которыми ты когда-либо заговорила бы.
Скарлетт фыркает.
— О да! Главная злодейка — это я. Как всегда я, верно? И никогда кто-то другой. В любом случае кого это волнует. Главное, что ты хранила этот огромный секрет от меня, я же никогда ничего от тебя не скрывала. Никогда. Я всегда была с тобой абсолютно честна. Даже в то последнее воскресенье. Я могла бы выгнать Лиама, сделать так, чтобы ваши пути не пересеклись бы. Но я этого не сделала. Потому что хотя то, что я сделала, и было слегка подозрительным, я не хотела тебя обманывать. Я не могла тебе солгать. Я вообще не умею лгать. Это одна из моих самых больших проблем. Итак… это же надо… я имею в виду, вот это… — Она указывает на коляску. — Это просто… чудо.
Наконец они доходят до пруда. Таллула ставит коляску на тормоз и наклоняется, чтобы расстегнуть на Ное ремни и вытащить его.
— Это не одно и то же, — кратко отвечает она. — Совсем не то же самое.
Она достает из пакета ломтик черствого хлеба и отламывает кусочек. Ной выхватывает его из ее руки и пытается бросить в пруд, но хлеб падает к ногам Скарлетт. Скарлетт берет его, возвращает ему и говорит:
— Попробуй еще раз, дружище.
Она берет его руку и осторожно направляет ее в правильном броске. Хлеб падает на поверхность пруда, и она радостно восклицает.
— Дай пять! — говорит она, касаясь ладонью его ладошки. Ной с удивлением смотрит на нее. — Ты знаешь, Лула, я просто обожаю детей. Я даже говорила тебе, что люблю детей. Просто я ничего из этого не понимаю.
Таллула отламывает еще один кусок хлеба и вкладывает его в руку Ноя.
— Да, — говорит она. — Мне следовало тебе сказать. Ты права. Но я не сделала этого, потому что не хотела, чтобы ты… — Она умолкает, пытаясь подобрать слова, которые не выдадут ее обиды. — Я хотела, чтобы ты думала, что я такая же, как ты. В смысле такой же вольный дух.
— Но у тебя есть твой чертов парень! Может ли что-то ограничивать твою свободу больше, чем это?
— Да, но парень — это не навсегда. Ребенок — он да, навсегда. Куда пойду я, туда пойдет и он. Что бы я ни делала, я его мать. Каждый час, каждый день. На всю оставшуюся жизнь. А это, как ты понимаешь, ко многому обязывает.
— Черт возьми, Лула. Жизнь вообще ко многому обязывает. Ты и я, у нас были отношения, потрясающие, удивительные отношения, они были для меня самым важным, что когда-либо происходило со мной в этой жизни. С первой минуты в тот день в автобусе, когда я увидела тебя, я знала, я тотчас поняла, что будет дальше, что нам с тобой суждено быть вместе. А потом мы были вместе, и ты подарила мне такое, мать его… — Она смотрит на Ноя и умолкает. — Ты подарила мне такое счастье. И я знаю, знаю, что то, что я делала с Лиамом, это некрасиво с моей стороны. Но, наверно, я просто подумала, что раз в твоей жизни был Зак, раз уже ты делала секрет из нас с тобой, — она указывает сначала на себя, затем на Таллулу, — значит, между нами нет ничего серьезного.
Они обе хлопают в ладоши, видя, что следующая попытка Ноя бросить хлеб оказалась успешной и к нему быстро приближается стая уток. Скарлетт протягивает руку и гладит Ноя по головке.
— Боже, — говорит она. — Он просто чудо. Такое маленькое чудо.
Таллула чувствует внутри волну удовольствия, но вместе с тем страха. Она притягивает Ноя немного ближе к себе, и Скарлетт убирает с его головы руку.
— Знаешь, — говорит она, — мы могли бы это сделать. Мы могли бы. Мне кажется, ты думаешь, что я просто красивая идиотка, не так ли? И я знаю, что я этому подыгрываю. Да-да. С людьми легче общаться, если они тебя недооценивают. Но я не идиотка, Лула. Я не первый день живу на свете и кое-что видела, видела гадкие вещи. Я выросла, извлекла для себя урок и… и… повзрослела. Младенец мне не помеха. Главное, быть с тобой. Но вопрос в том… готова ли ты быть честной в том, что касается нас?
Таллула вопросительно смотрит на нее.
— Ты имеешь в виду, рассказать людям?
Скарлетт кивает. Таллула снова смотрит на воду, на головы уток, ныряющих за намокшим хлебом, и пытается представить себя, как рассказывает разным людям о своей жизни. Мать восприняла бы все спокойно. Райан удивился бы, но осуждать бы не стал. Практически все, кого она знает в колледже, не стали бы ее осуждать. Есть только один человек, которому она не может это сказать.
— Я не смогу сказать Заку, — говорит она. — Он убьет меня.
— Убьет тебя? — Скарлетт делает большие глаза.
— Да, убьет.
— Ты это серьезно?
Таллула закрывает глаза.
Она представляет себе его лицо, то, как он стискивает зубы, когда чем-то недоволен, как бьет кулаком по неодушевленным предметам, когда чем-то раздражен, как раздуваются его ноздри, как он вскидывает подбородок, глядя сверху вниз на объект своего недовольства. А еще она помнит, как он крепко сжал ее руки, когда она сказала ему, что у нее нет на него времени, и представляет себе, как он сожмет их еще в десять раз крепче, скажи она ему, что бросает его ради девушки. Зак не либерал. У него нет времени на политкорректность. Он сын своей матери: зашоренный, эгоцентричный, зацикленный на самом себе, немного расист, немного гомофоб, немного женоненавистник. Все те вещи, которые не имеют значения, когда вам четырнадцать и вы влюблены, с годами, когда вы из ребенка превращаетесь во взрослого человека, начинают коварно прорастать на поверхность, и даже если сейчас все это пока не вырвалось наружу, она знает Зака достаточно хорошо и потому понимает: все это там есть. Она знает его достаточно хорошо и потому понимает: узнай он про ее роман со Скарлетт, он бы счел себя оплеванным, и это унижение наверняка выльется в ярость, и Зак силен и находится всего в одной вспышке гнева от того, чтобы делать ей больно, причем постоянно.
