— Может, — произносит он, и я чувствую, как сверлит меня взглядом.
Догадывается, что вру. Мне вообще все чаще кажется, что он тщательнее меня роется и разбирается в моих мыслях. Моя голова для него открытая коробочка.
— Не спросишь, куда мы едем? — меняет тему, все так же маневренно обгоняя машины там, где это запрещено.
— Ты доказал, что тебе можно доверять. Так что какая разница?
— Есть разница.
Вывезя меня за город, въезжает в элитный поселок, пересекает пустую улицу и притормаживает перед массивными коваными воротами. Ждем три секунды — и те разводятся в стороны. Опять тронув машину с места, Богатырев вводит ее в просторный двор, площадью с гольф-поле, и подъезжает к широкому крыльцу-террасе с огромными колоннами.
Нас встречают парни в черных костюмах. Один из них открывает дверь с моей стороны и протягивает мне руку. Приняв его дежурное приглашение, выхожу из машины и озираюсь по сторонам. Роскошный ландшафт тонет в вечерних сумерках, бросая на брусчатку тени от цветочных кустов, статуэток, скамеек, фонтана, беседки.
— Это твой дом? — интересуюсь я, позабыв о словах Дена. Как безмозглая кукла ведусь на шик и блеск богатых владений.
— Скажем так. — Богатырев кидает ключи от машины охраннику и поднимается вверх по ступенькам. — Идем.
Нехотя отведя взгляд от двора, иду вслед за своим господином. Мы входим в прохладный холл, освещаемый множеством лампочек. Из него — в широкий круглый зал с ведущей на второй этаж лестницей. Она изогнута, сужается к верху и покрыта ковровой дорожкой, точно во дворце.
— Что-нибудь будешь? — Богатырев указывает на бар.
Мотаю головой. Достаточно пить. Я таким темпом печень надсажу.
— Любишь книги, картины?
— У тебя есть картины?
— Небольшая галерея.
— Я бы взглянула, — соглашаюсь я.
Я не фанат подобного рода искусства, особенно, когда приходится смотреть на какую-то непонятную мазню. Но по-настоящему красивые пейзажи и портреты меня впечатляют.
Богатырев приглашает меня в зал с камином и диванами вокруг низкого стеклянного столика. Стены здесь от пола до потолка украшают картины разного размера и тематики. Есть бушующее море, томная девушка на берегу реки, звездное небо. Я прохожу мимо полотна с изображением красивых женских ладоней, переключаюсь на пасущихся на лугу лошадей, снова вижу женский силуэт со спины, потом горный закат и опять женщину. Теперь она в профиль. Волосы треплет ветром, поэтому лица не видно. Но какое-то чутье подсказывает мне, что на всех картинах одна и та же женщина. А еще по мазкам кажется, что все картины — работы одного художника.
— Красивые, — произношу я задумчиво. — Автор явно любил эту девушку.
— Любил, — не спорит Богатырев.
Я подхожу к надкаминной полке, и мой взгляд падает на фотографии. Незнакомые мне люди, лица, улицы, дома. И только на одной из них я вижу невесту в свадебном платье, с фатой на голове и нежным букетиком. Ее лицо опущено, но руки…
Снова смотрю на портреты. Сходство очевидное. На всех картинах девушка с фотографии.
— Это же она! — Поворачиваюсь к Платону.
Он стоит у дивана, опершись о его спинку поясницей, и бултыхает кубики льда в стакане с янтарной жидкостью.
— Она, — отвечает, пристально взглянув на меня.
— Обалдеть… — выдыхаю я. — Это что, твои картины?! Да?! Их рисовал ты?!
— Увлекался когда-то. — Он отпивает глоток и поджимает влажные губы. — Давно.
— А она кто? — Я машинально смотрю на его руку. Обручального кольца нет. Да и раньше я его не замечала. И следов нет. — Чужая невеста, — догадываюсь я.
— Я был слишком беден для нее. — Богатырев тупит взгляд в бокал. — Нищий художник, воспитанный детским домом. В любви клялась мне, а по расчету вышла за другого.
От его слов мне становится нехорошо. В чем-то мы с ним похожи. Нас обоих предали те, кого мы любили. Но еще я слышу в его тоне неостывшие переживания. Он по-прежнему любит ее. Его не надо учить этому чувству, оно уже принесло ему боль.
— Я дал себе слово, что больше никогда никого не подпущу к себе, — продолжает делиться сокровенным мужчина-стена. — Никому не открою сердце. Дал слово, что разбогатею и докажу ей, как сильно она ошиблась, измеряя счастье деньгами.
— Твой инстаграм. У тебя только один подписчик. Она? И ты подписан только на нее?
— Да. — Он поднимает на меня пронзительный взгляд.
— Что же ты публикуешь там для нее?
— А ты как думаешь?
Его вопрос звучит слишком агрессивно. Разжевывать не надо. Он демонстрирует ей не свои картины, а богатую, насыщенную роскошью и женщинами жизнь.
Нервно сглотнув болезненный ком, я вбираю воздух в легкие и спрашиваю:
— Она видела нас?
Секунда… Еще одна… Богатырев упрямо молчит, и мое доверие к мужчинам окончательно распыляется.
Да, она видела нас. Не знаю, где и как он это заснял — в комнате казино, в салоне авто, в номере отеля, в туалете ресторана или в каюте яхты, — но я уже стала порноактрисой для одной зрительницы.
Отвернувшись, смаргиваю наворачивающиеся слезы. Неужели Ден это хотел сказать? На мою шею уже накинут аркан. В любой момент компромат, собранный для какой-то девки, может сыграть против меня. Фото там или видео — неважно. Важно, что эта грязь подпортит мою репутацию, попав в массы. Я никогда не смогу объяснить это своим родителям, я пристыжу отца, и какой матерью я стану с таким прошлым?!
— Ден давал разрешение на съемку? — спрашиваю, отдышавшись от потрясения.
— Давал.
— Когда ты это сделал?
— Прошлой ночью. На яхте.
Ну конечно! Не в казино, где я рыдала и сопротивлялась. Не в машине, где я была в образе шлюхи с трассы. Не в номере отеля, где я делала первый корявый минет, плохо скрывая скованность. Не в общественном туалете, где уважающая себя женщина никогда не раздвинет ноги. А на яхте! Тогда, когда между нами рухнули барьеры. Когда мой взгляд был полон влюбленности. Когда я была женщиной, которую не стыдно пригласить покататься на яхте. Женщиной, которой он, причмокивая, вылизал вагину. Вот что он показал своей бывшей! То, что мог бы дарить ей! То, что она, дура, упустила!
Я не вправе что-то требовать от Богатырева. Он и правда победитель. В каждой его победе не просто бездумная жажда мести. В его действиях интеллект, холодный расчет, манипуляция. Одно только остается загадкой — почему его волновала моя дружба с Мадлен?
— Я хорошо получилась? — кое-как собравшись по кусочкам, спрашиваю я.
— Отлично, — отвечает он, и я слышу звук поставленного на стеклянный столик стакана.
Приближающиеся ко мне тяжелые шаги морозным эхом отдаются в спине. Вибрируют даже мелкие косточки. А снаружи я и вовсе трясусь крупной дрожью. Злость, обида, ревность, презрение к самой себе — все смешалось в подобие яда.
