Именно этими просьбами и пожеланиями, а заодно и проверками мы занимались практически всё остающееся до вечера время. Принимали ответственные решения, раздавали приказы, убеждали личным примером, носились по сёлам и весям на шаттле, на лошадях, на своих двоих, отправляли и принимали донесения, изготавливали промышленную продукцию, меняли её на продовольственную, реквизировали и секвестировали излишки, изобретали новые налоги и отменяли старые, взимали недоимки и раздавали плюшки и пряники…
Короче, дел было столько, что к концу дня ноги едва носили. Но всё равно — вечером я опять заглядывал к Анцилле, а после желал спокойной ночи Паорэ. И ни там, ни там, увы, не обламывалось. У первой по объективным причинам — доктор, эдакий негодяй, запрещает. А у второй из-за чрезмерного количества тараканов в прелестной головке — типа, нельзя, и всё тут, а когда будет можно, не знаю…
К исходу четвёртых суток у меня даже сложилось впечатление, что дамы действительно договорились и теперь просто испытывают господина барона на прочность: выдержит или нет? Но каждая при этом вовсю рекламировала соперницу. Зачем? Мысли, конечно, на этот счёт были, однако проверить их здесь и сейчас я не мог. Единственное, что оставалось — это ждать и надеяться…
На пятый день в поместье вернулись те, кого многие ждали. Причём, с нетерпением.
Мне повезло. В минуты, когда они прибыли, я оказался совершенно свободен от своих баронских обязанностей. Как, впрочем, по какой-то необъяснимой причине, свободными оказались и остальные члены Совета: Паорэ, Сапхат и Гас.
Док просто вышел на улицу «перекурить», Пао ругалась о чём-то с работающими в поместье строителями, Гас под своим навесом проверял инвентарь для очередных военных занятий.
Я же впервые за последние несколько суток наслаждался дневным общением с Ан.
Сегодня Сапхат наконец-то позволил ей самостоятельно выйти на воздух. Но только с сопровождающим, а не в одиночку. Присматривать за выздоравливающей экселенсой вызвался, ясное дело, её законный супруг, и никого другого рассматривать в этом качестве я, безусловно, не собирался.
Сказать, что Анцилла чувствовала себя не слишком уверенно, значит, ничего не сказать.
— Ой! Кажется, я ходить разучилась, — первое, что сказала она, поднявшись с кровати.
Тем не менее, до выхода на террасу она всё же дошла, пусть и не без поддержки с моей стороны. А дальше я просто усадил её в плетёное кресло и вместе с ним перенёс поближе к перилам. С крыши больничной пристройки, превращённой в огромный балкон, открывался отличный вид и на двор, и на ворота с калиткой, и на дорогу, и на дремучий лес, начинающийся в тине от замка.
— Вы куда-то туда бегали? — указала Анцилла на камыши за дальней стеной и перекинутый через них мостик.
— Кто мы? Куда туда? — не понял я сказанного.
— Вы с Пао. В святилище, — уточнила супруга.
Я мысленно чертыхнулся, но ответил достаточно ровно, без раздражения:
— Да. Это там. Только этот мост новый. Старый взорвали при штурме.
— А что со святилищем?
— А что с ним может случиться? — пожал я плечами. — Стоит себе, как и раньше. Нам оно, кстати, не пригодится.
— Почему?
— Ну… потому что использованное. Больше энергии из него уже не получишь.
— То есть, меня ты туда уже точно не поведёшь? — снова уточнила Анцилла.
А я снова ругнулся. И вновь про себя.
Обижаться на экселенсу было бессмысленно.
Сам в своё время обо всём рассказал, сам теперь и расхлёбываю.
— Как думаешь, как там сейчас наш Талвий? — спросил я, подняв к небу глаза.
Ход был беспроигрышный. И Ан на него, конечно, купилась.
Сразу забыла и о святилище, и о вопросе, и о той подковырке, которую в него так хитро вложила.
А вот о сыне она могла говорить часами…
На этот раз мы проговорили о нём всего минут двадцать. А потом Анцилла неожиданно вскинула голову и обратила внимание на шум у ворот:
— Там, кажется, кто-то приехал.
Я, тоже увлёкшийся разговором, нехотя повернулся на скрип раскрываемых створок.
В замковый двор въехали три повозки. В первой и третьей сидели бойцы с оружием. Из второй, крытой, когда она остановилась, выбрался мой старый знакомый — дядька Аркуш, староста Склинки, тот самый, поставлявший мне по просьбе Паорэ девок, ветеран подпольной борьбы с захватившими баронство разбойниками.
Следом за Аркушем из возка вышла Нуна. У неё на руках сидела маленькая девочка в пёстреньком платьице.
Я даже не сразу сообразил, как оказался прямо у ограждения, как впился руками в перила и уставился во все глаза на эту малышку. Рядом с ней уже находилась бросившая распекать работяг Паорэ. Нуна передала ей дочку и стала что-то рассказывать. Но баронесса, похоже, не слушала. Или же слушала, но словно бы между делом, прижав к себе девочку, чмокая её то в левую, то в правую щёку, смеясь и кивая Нуне и поддакивающему что-то Аркушу…
— Иди к ним, — послышалось сзади.
Я обернулся.
— Иди. Ты им нужен, — ровно проговорила Анцилла.
— Но…
— Обо мне не волнуйся. Если устану сидеть здесь, позову медсестру или доктора. Они помогут. Иди…
По лестнице я буквально слетел. Ещё пять секунд понадобилось, чтобы оказаться возле повозок. До «цели» оставалось всего два шага, но я почему-то не смог заставить себя пройти их. Замер как вкопанный, не отводя глаз от Пао и девочки. Баронесса, словно почувствовав устремлённый на неё взгляд, медленно повернулась. Мы посмотрели друг другу в глаза, и через миг женщина вдруг шагнула вперёд и молча протянула мне дочку. Я принял её осторожно и бережно, как самую драгоценную вазу… Нет, даже самая драгоценная ваза не могла сравниться по ценности с этой ношей.
Если считать по-земному, Риде было не больше года. Она ещё не умела говорить, да и ходить, вероятно, тоже ещё не очень умела… Но она так смотрела на меня своими глазёнками, так походила внешне на свою мать, что внутри у меня всё как будто перевернулось… А глаза у неё всё-таки были моими. И нос, наверное, тоже… И вообще, чувствовать себя «нежданным» отцом… похоже, это уже становилось для меня «хорошей доброй традицией». Сперва на Бохаве, теперь на Флоре. Жаль, что нельзя пока предугадать, где и когда это повторится, но в том, что подобное произойдёт, я был уверен на двести с лишним процентов…
На террасу к Анцилле я возвратился минут через тридцать. Как это ни удивительно, экселенса находилась всё ещё там, в кресле перед перилами, закутанная в тонкое больничное одеяло.
— Не холодно? — спросил я её, садясь рядом, в такое же кресло.
— Нет, — покачала головой женщина.
В её голосе не ощущалось ни ревности, ни досады.
— Я тоже теперь после Талвия хотела бы девочку, — сказала она неожиданно.
