— Да, экземпляр неплохой, — кивнул собеседник.
— Другие тоже не хуже.
— И это верно.
— Ну… тогда по рукам?
— Ладно. Уговорили, — нехотя согласился военный. — Но всё равно, без скидки ваш договор финики не пропустят. Двадцать процентов, не меньше.
— Десять, селе́нц, — быстро ответил торговец.
Партнёр посмотрел на него, чуть прищурясь.
Шлупень оттопырил три пальца на левой руке.
«Три процента отката… на такой сумме… вместо обычных двух…»
— Договорились, — наклонил голову бригадир…
** *
«Ненавижу армию!» — эту фразу в течение последнего месяца я повторял едва ли не ежечасно.
Хотя в более широком смысле к «армии вообще» моя ненависть не относилась. В российской служилось вполне нормально, потом даже вспоминал с благодарностью. Эта же больше напоминала адскую мясорубку для несостоявшихся грешников. Все издевались над всеми, причём, так изощрённо, что вырваться из этого порочного круга не смог бы даже какой-нибудь Шварценеггер с танковым пулемётом вместо обычной винтовки.
Муштра — хуже, чем в Пруссии времён Фридриха. Наказания — суровее, чем в королевском английском флоте века эдак семнадцатого. Спесь — покруче, чем у французских герцогов и маркизов эпохи «про́клятых королей». И всё это было заполировано уголовной «романтикой» зоны усиленного режима с кумом-начальником, воровскими понятиями и крысами-стукачами.
«Безмозглая деревенщина» являлось, наверное, самым ласковым из обращений офицеров учебки к рядовому составу. Сержанты с капралами выражались не так изысканно, зато доходчиво.
— А ну, шевелись, очкодралы! — подбадривал новобранцев мастер-сержант Бамбе́р, когда мы толпой, ещё не продрав глаза после короткого сна, неслись к плацу на построение. Отставшим полагалось по пять ударов магнитной плёткой-трёххвосткой, всем остальным — кому как повезёт…
— Жду, не дождусь, когда вы, наконец, сдохнете! — напутствовал нас штаб-капрал Блюк перед выдвижением на стрельбище. — Таких говёных солдат я ещё не встречал. Даже тварюги с Канабии так не воняют…
— Вперёд, мразь! Давай, гнида! Дристуй, засранец! — раздавал пинки младший уоррент Бульдо́н, когда умотанные в хлам рекруты в полной экипировке отрабатывали дцатую в этот день высадку из десантного бота…
Плюнуть бы в рожи тем, кто на голубом глазу утверждал, что, мол, каждый контрактник настолько дорого обходится обществу, что относиться к этому дорогому ресурсу надо аккуратно и бережно, как к драгоценной вазе, которую если и стоит разбить, то лишь по действительно важному поводу.
Хрена вам во всю харю, господа социологи! На контрактников армии Великой Империи Боха́в их наниматели смотрели, как на дерьмо в сортире. Булькают, чвакают, втягивают в себя всякую гниль, а если внезапно подохнут, то и хрен с ними. Бабы других наро… эээ… торговцы из Лиги новых по всяким помойкам насобирают. Звёзд во Вселенной как грязи. Планет, населённых дебилами, готовыми умирать за похлёбку из концентрата, тоже хватает. Поэтому зачем напрягаться?
Боевого оружия рекрутам, ясен пень, не давали. Манёвры, стрельбу и драки отрабатывали на имитаторах. Кстати, выходило довольно реалистично. Синяки и шишки, по крайней мере, я получал всамделишные. А ещё шрамы по всему телу от плёток сержантов. Одна радость, раны залечивали достаточно быстро. Медпомощь в имперской армии была явно лучше, чем на Земле. Правда, оказывали её только по разрешению командира. И если тот полагал, что «этому и вот этому» она не положена, то «вот этот и этот» оставались со своими проблемами один на один и чаще всего — до конца.
В начале учёбы наша рота состояла из 147-ми новобранцев, в конце — из 104-х. Одиннадцать не вынесли затяжных марш-бросков, семь утонули при форсировании водных преград, восемь разбились во время учебного десантирования, пятеро получили несовместимые с жизнью повреждения в спаррингах-рукопашках, ещё дюжину по-тихому придушили свои же, прямо в казарме — кого за крысятничество, кого за стукачество, а кого просто так, потому что рожей не вышел. Виновных, естественно, не нашли, а вероятней всего, вообще не искали. Такие здесь были традиции.
За пять недель непрерывного ада ни с кем из рекрутов я не закорешился. Во-первых, потому что «дедушке» Российской армии не к лицу признавать себя таким же, как все, салабоном, а во-вторых, просто не было смысла. Принцип «каждый сам за себя» вбивался тут прямо в подкорку и слегка корректировался только во время групповых действий. Однако и там главным считалось не умение действовать сообща, а умение использовать для достижения цели успехи и неудачи «товарищей по оружию». Упал раненый или убитый — станешь укрытием для остальных. Наступил случайно на мину — значит, другие пойдут в обход. Провалился в зыбучий песок — будешь ещё одной кочкой-опорой. Сделал удачный выстрел, но сам при этом подставился — выжившие, пока ты харкаешь кровью, с удовольствием поделят трофеи и даже не подумают хоть как-то помочь застрельщику.
Нормальная волчья стая: охотятся вроде бы вместе, гонят добычу все, но рвёт её только тот, кто успел, и жрёт только то, что успел урвать.
Честно сказать, для армии такая система — это абсолютный идиотизм и верный путь к поражению, но, с другой стороны, кто я такой, чтобы моё мнение интересовало здесь хоть кого-нибудь. В учебке мне даже обычного имени не полагалось, потому что имён у рекрутов не было, вместо них применялись номера и цвета. Первый взвод — белый, второй — красный, третий — чёрный, четвёртый — синий.
После доставки на планету с много чего говорящим названием «Полигон» меня разморозили и определили в одну из нескольких сотен учебных баз. Согласия моего, понятное дело, никто не спрашивал. Контракт подписан, и, значит, вперёд, «под танки»: четвёртый учебный взвод, отделение номер два, боец «синий-16». Ну, хорошо хоть, не голубой: с такой записью в личном деле на Землю лучше не возвращаться… Эх, кто бы ещё сказал, получится ли у меня вообще когда-нибудь возвратиться. Контракт пятилетний, стандартный имперский год — это примерно три с половиной земных, а с дезертирами здесь поступали дёшево и сердито — или на кол, или повесить, прямо какое-то средневековье, мать их, а не цивилизация, освоившая межзвёздные перелёты, лучевое оружие и антиграв…
Выпускной «экзамен» по форме напоминал аналогичный отечественный — сдачу на краповые береты. Тот же бросок по пересечённой местности, та же стрельба, та же полоса препятствий в конце и поединки друг с другом, а после с «наставниками». Основное отличие — провалить испытания здесь означало выбыть не только из списка соискателей первого воинского звания, но и из списка живущих.
Всех, кто не смог пройти «беговой» этап, расстреливали прямо у «трассы». В поединках добивание упавших приветствовалось. Бой завершался, только когда один из противников оказывался в глубоком нокауте. Медики проигравшими не занимались. Последних просто оттаскивали в огороженный колючей проволокой загон и оставляли там до окончания испытаний. Туда же уводили не уложившихся в стрелковые нормативы. Тех, кто помер, потом увозили на местное кладбище (ох, скажу я, обширное), остальных неудачников, по слухам, использовали в дальнейшем в качестве живых мишеней для господ офицеров.
