— Не подведи, — ещё раз предупредил меня владелец кудуса перед выходом на площадку. — Я на тебя двадцать рехинов поставил…
Арена для схваток представляла собой круг диаметром тридцать тян, усыпанный мелким песком и огороженный металлической сеткой. Площадку освещали мощные электрические фонари, лица зрителей терялись в потёмках.
На зрителей я не смотрел. Всё внимание было приковано только к противнику — долговязому детине с рыжими всклокоченными волосами. Арбитр на площадке отсутствовал.
Первые же секунды боя показали мне: «а» — что соперник настроен решительно, и «б» — что нож, даже такой большой, против сапёрной лопатки не катит, как и понты.
Как только я вошёл в круг, рыжий рванулся ко мне. Видимо, хотел завершить дело сразу, одним ударом. От двух его выпадов я уклонился, два отбил полотном МСЛ. После этого мы стали кружить по арене, изыскивая возможность атаковать.
Долговязый неплохо владел техникой ножевого боя — быстро вертел клинком, пытаясь достать мои руки и ноги, резко меняя направления ударов и не давая расслабиться. Длина лопатки позволяла пока держать его на расстоянии. Любое, даже самое незначительное ранение привело бы к кровопотере, а значит к усталости и падению концентрации. В мои планы слабеть от ран не входило. А вот устроить из поединка шоу — почему бы и нет?
Прощупав оборону противника парой тычков и захватов, я приступил к делу и больше минуты попросту издевался над долговязым — выворачивал ему руку с ножом уступами лезвия, бил плашмя по коленям, срезал острием шкурку в районе плеч и локтей, а после, когда зрители уже начали хлопать и улюлюкать, зашёл ослабевшему рыжему за спину и силой шарахнул по сухожилиям. Соперник упал на колени и выронил нож.
— Добивай! — заорали с трибун.
Я коротко усмехнулся и, крутанув лопаткой как тростью, прочертил на шее противника две красные полосы. Через секунду тело приговорённого рухнуло наземь.
Публика была в полном восторге…
Тем же вечером ко мне в каморку привели женщину.
Когда дверь отворилась, я лежал на топчане и рассматривал потолок.
— У тебя два часа. Пользуйся, — хохотнули от входа.
Я оторвал голову от подушки. Сел.
— Ты кто такая?
— Паорэ, мой господин.
— Зачем ты здесь?
— Чтобы украсить твой вечер, мой господин.
— Не называй меня «мой господин». Называй меня просто Дир.
— Хорошо, Дир.
Она сидела у двери. Прямо на полу. По-японски. В короткой обтягивающей тунике. Поджав под себя ноги, чуть опустив голову и положив руки на колени. На лицо симпатичная. Возрастом, если считать по земному, «до тридцати».
— Поднимись.
Женщина встала.
— Хочу спросить… Ты всегда была такой?
— Какой такой?
— Ну… в смысле, всегда была женщиной.
Паорэ удивлённо изогнула левую бровь:
— Конечно. А как же иначе?
— И тебе нравится твоя работа?
— Я её обожаю. Мне нравится доставлять радость мужчинам.
— Докажи.
На её лице заиграла «таинственная» улыбка. Одним аккуратным движением Паорэ освободилась от тесной туники. В то же мгновение я вдруг почувствовал, как мои ноздри начали раздуваться, словно у жеребца, почуявшего готовую к случке кобылу.
Эта выглядела слегка полноватой, но полнота её нисколько не портила. Скорее, наоборот, возбуждала. Широкие бёдра, узкая талия, сочная, налитая тяжестью грудь. Самое то, чтобы скрасить любую тоску.
Подойдя к топчану, Паорэ присела на край.
Я ждал. В голове мелькали тревожные мысли. А вдруг она обманула? Вдруг она тоже из этих… которым пол изменили? Верить в таких делах на слово было бы глупо.
Она взяла мою руку, крепко прижала её к своей левой груди и прерывисто задышала, подаваясь вперёд, приподнимая соски вровень с моим лицом.
— Разве тебе… не хочется… испить эти чаши?
Мне хотелось.
Набухший сосок приятно холодил губы, освободившаяся рука скользнула женщине за спину и по-хозяйски облапила ягодицы.
Паорэ, почувствовав мою хватку, тихонечко охнула.
Моя ладонь коснулась её живота, потом медленно поползла вниз и, словно в сомнении, остановилась в туне от цели.
— Давай же… не жди… — жарко прошептали мне на ухо. — Ороси моё лоно… нектаром жизни…
Отбросив сомнения, я опрокинул её на жёсткое ложе.
Это была действительно женщина.
Ни один мужик, даже бывший, не стал бы говорить такую фигню…
Ровно через два часа Паорэ ушла. За это время я успел «оросить её лоно» трижды, да и не только лоно. А после уснул, и мне снились сны. Впервые на Флоре. В этих снах я вёл светские беседы с герцогиней Ван Тиль. Просто беседовал, и ничего больше…
Глава 10
«Жить стало лучше, жить стало веселее!»
Фраза, произнесённая в своё время «отцом народов», подходила к моему нынешнему состоянию как нельзя лучше. Сразу после пролития чужой крови жить в кудусе мне стало действительно веселее. Мало того что я теперь тренировался по индивидуальной программе, так ещё и время свободное появилось. А после двух новых схваток с применением МСЛ меня и вовсе назначили местным инструктором по «боям на лопатах» и даже платили за это по три минтаво за час. В неделю выходило чуть больше рехина. Если копить, а не тратить, то за два месяца можно накопить на приличный меч — свой, а не выдаваемый только перед выступлениями на арене.
Ну, я и копил поначалу. А потом бросил, потому что с четвёртого боя мне стали платить и за выходы на ристалище, и за одержанные победы. Всего за четыре месяца я провёл восемь схваток, три из которых выиграл вчистую (то есть, прирезал кого-то до смерти), в четырёх вынудил противника сдаться на милость трибун и одну закончил вничью — драка там приключилась серьёзная, никто не хотел уступать, и в итоге мы просто стояли, качаясь, друг против друга не в силах ни атаковать, ни обороняться.
В половине боёв я выступал со своим «любимым» оружием, в двух сражался мечом, ещё в двух — короткой секирой. Трижды был ранен, но не слишком серьёзно — эти ранения даже на «послематчевые релаксации» не повлияли. После каждого боя мне, по традиции, приводили вечером женщину. Причём, каждый раз новую. И двумя часами дело уже не ограничивалось. Пятую — ох, аппетитная! — я трахал почти полночи. А потом дрых до обеда. И ведь, что интересно, после каждого подобного кувыркания мне снилась экселенса Анцилла. С ней я вёл себя в высшей степени куртуазно, не позволяя себе не то что каких-то пошлостей, но даже намёков на них. Почему так? Не знаю. Возможно, я до сих пор чувствовал себя перед ней виноватым…
