Разинских казаков-разбойников, кстати, подгонять абсолютно не требовалось. Целая пирамида из золота… ну, или просто покрытая золотом — да от такого зрелища любому добытчику сразу же крышу снесёт.
— Ходу, робя́! — орал сотник.
— Щиты! — яростно вопил Терентий Лопата.
Четверо казаков, оставив стрельбу по водяным гадам, переключили огонь на «безликих». Ещё четверо старались прикрыть от ответной пальбы их и Терентия плетёными щитами-настилами. В общем и целом, получалось неплохо, тем более что «безликие» совершенно безбожно мазали. Сам Терёха лупил по врагами из носовой пушки. Довольно удачно. Каждым выстрелом выбивая из строя по три-четыре противника. Так что когда наш струг врезался килем в отмель, его встречала лишь половина начального количества «зомби».
Громыхнули последним залпом пищали.
— Сарынь на кичку! — посыпались со струга ватажники.
Всё кончилось меньше чем за минуту. Разинцы просто смели с берега всех «безликих», а затем бросились к пирамиде прямо через поднимающийся стеной слой энергозащиты и… растаяли в ней один за другим. Следом за ними исчез и корабль. Призрачная бледно-оранжевая защита, видимая лишь при включённом барьерном зрении, словно бы колыхнулась вперёд, поглотив собой всё, что прибыло к Цитадели из-за пределов этого мира. Всё и всех. Всех, кроме меня одного. Барьер на меня вообще не подействовал. Как будто его кто-то выключил.
Третий защитный слой, серовато-сиреневый, перекрывал проход внутрь пирамиды. Перед барьерной защитой стояли в четыре шеренги «двуликие». От берега до них было, наверное, шагов двести. Пробивать этот строй мне не требовалось. Задачу открыть проход решали другие…
Таранный удар рыцарской конницы легко продавил строй «двуликих». Однако на этом бой не закончился. Из ведущего вглубь пирамиды прохода навстречу всадникам выплеснулась волна саранчи. Твари нанизывались на копья, разваливались на части от ударов мечей, валились пачками под копыта, но главное они всё-таки сделали. Рыцари увязли в толпе насекомообразных, и это дало противнику шанс перестроиться. Пришедшие в себя «двуликие» попытались ударить по всадникам с тыла, и шевалье д’Амбуазу пришлось скомандовать отступление.
Выйти из боя удалось без потерь. Вторая атака началась секунд через двадцать.
На этот раз рыцари, перегруппировавшись, атаковали подковой, растянув строй, стремясь охватить фланги «двуликих» и скопившуюся за их спинами саранчу.
— Руби чудовищ! Иисус! Дени монжуа!
Копья в руках остались только у оруженосцев, бьющих врагов по центру. Рене, Жиль и сержанты работали по «двуликим» клинками. Жанна-Паорэ, немного отставшая от французов, как могла, сдерживала ментальные атаки саранчовых маток, скрывающихся в тёмном зеве прохода.
Новая тактика принесла результаты практически сразу.
Всего за минуту отчаянной рубки «двуликие» полегли все. Кузнечики-переростки ещё держались, но их участь была незавидна. Рыцари уже оттеснили их от прохода, разделили на несколько групп и теперь планово добивали.
Увидев, что путь в глубину пирамиды свободен, и ощутив, что давление на разум ослабло, баронесса пришпорила скакуна и помчалась к проходу. Третий (и последний) защитный слой вокруг Цитадели она преодолела играючи, почти ничего не почувствовав.
— Сен Дени! Дева! Веди нас! — бросились вслед за ней французские латники, топча копытами лошадей ещё остающуюся на их пути саранчу.
То, как они исчезают один за другим в барьерной защите, женщина не заметила…
Когда мы с экселенсой подбежали к проходу, там было всё уже кончено. Рыцари исчезли в защитном слое, твари подохли, Паорэ умчалась внутрь, не подождав нас.
— Куда они все пропали, не знаешь? — спросила Анцилла, явно имея в виду тех, кого мы с собой привели.
— Понятия не имею, — пожал я плечами. — Может, обратно их выкинуло, а может, ещё куда…
Дурацкий вопрос, дурацкий ответ. Всё по канону.
— Ну что, тогда побежали? — кивнула Анцилла на пирамиду. — А то, я боюсь, Пао одна таких дел наворо́тит.
— Согласен. Бежим…
И мы побежали.
Саблю я бросил у входа. Вместо неё взял пару трофейных мечей. Ан подобрала себе точно такой же, короткий и обоюдоострый. В ограниченном пространстве драться таким гораздо сподручнее, нежели копьём или саблей.
Сам проход-коридор с моего предыдущего появления нисколько не изменился. Тёмный, медленно расширяющийся и, по ощущениям, кажущийся намного длиннее, чем при взгляде снаружи.
До первого зала-пещеры мы добирались чуть больше пяти минут. Именно там в прошлый раз меня ожидала засада с последующим пленением. Так же, как и тогда, в центре пещеры стоял небольшой постамент, похожий на алтари флорианских святилищ. На постаменте что-то горело, озаряя неярким светом каменные, сочащиеся водой стены.
На полпути к «алтарю» валялся полуобглоданный лошадиный труп, рядом лежал шлем-бацинет, возле него четыре мёртвые твари. Штук десять живых, поскрипывая хитиновыми сочленениями, обходили нас слева и справа, явно намереваясь напасть. Выход из зала загораживал один-единственный, хорошо знакомый мне по прошлой жизни «двуликий».
— Борс! Ты меня помнишь?
«Двуликий» замер. Затем поднял руку.
Подбирающиеся к нам твари застыли, как изваяния.
«Он стал погонщиком», — сообщила мне Мела.
— Я. Помню. Ты. Милорд, — скрипуче проговорил мой бывший помощник.
— Да. Я милорд. И я хочу знать, где миледи? — выкрикнул я, делая знак Анцилле, чтобы не вмешивалась.
— Ты. Не можешь. Требовать. У меня. Новый. Хозяин, — глухо продолжил «Борсий». — Но я. Отвечу. Миледи. Я. Пропустил. Она. Шла. К хозяину.
— Я тоже иду к хозяину. Меня ты пропустишь?
— Нет.
— Почему?
— Ты. Не миледи.
Рука опустилась.
Твари ринулись к нам.
Зря они это сделали. Остаться на месте им было бы выгоднее.
Работать двумя клинками в кудусе учили крепко. И я в этой дисциплине считался одним из лучших. Острая сталь рубила конечности, отсекала буркалы и щупальца, вскрывала хитин на панцирях… Какая-то часть внимания уходила на Ан. Конечно, её, как и всякую имперскую аристократку, учили фехтованию с детства, но сравниться в мастерстве с бывшим «честным убийцей» она не могла. Хотя спину мне прикрывала старательно — отгоняла тех, кто пытался прорваться с тыла, и мечом орудовала вполне профессионально.
Бой с тварями закончился через пару минут. На ногах в зале остались лишь люди. С одной стороны, я и Анцилла. С другой, «Борсий». Последнего, впрочем, называть человеком было не слишком верно. Из человеческого в нём остался лишь облик да какая-то часть личной памяти. Прочее подчинялось хозяину и тупо исполняло его приказы.
