— Обязательно передам, — заверила я, заранее решив, что без малины кое-кто точно обойдётся. — С вас триста восемьдесят девять крон.
Дама оставила корзинку и свёрток с бужениной, и ушла, а я приподняла плетёную крышку и заглянула внутрь. На дне, выстеленном красной в белый горох скатертью, в окружении трёх баночек в нарядных юбочках поверх белоснежных крышек стояла глиняная миска с горкой крупной отборной малины. Двумя пальцами, осторожно, чтобы не измять нежные бока, я подхватила самую большую ягодку и, не раздумывая ни секунды, отправила её в рот. Сок брызнул на нёбо, и я зажмурилась от острого удовольствия.
Вспомнилось детство, лето, как мы играли в прятки в нашем саду. Братья, кузены, сыновья и дочери друзей наших родителей… Только детей человек тридцать. Я любила прятаться в зарослях малины. Здесь можно было есть ягоды прямо с веток, и отчего-то казалось, что в целом мире нет ничего вкуснее этой украденной потихоньку немытой малины. И ощущение это не портили ни перепачканные в липкий сок пальцы, ни пятна на платье…
Когда я распахнула глаза, то тут же почувствовала на себе чей-то взгляд. Оглянулась. У занавески стоял Марк и смотрел на меня с задумчивым видом.
— Воруешь мой гонорар? — мягко улыбнувшись, спросил он.
— Сказано было передать алхимику, — буркнула я. — А сегодня я за него. И вообще! Что ты тут делаешь? Иди на кухню, пока Лили ничего не заподозрила.
— Уже иду, — ответил он.
Я отвернулась к одному из шкафчиков, чтобы переставить эфирные масла с верхних полок на нижние, а Марк постоял ещё с минуту, но стоило звякнуть дверному колокольчику, тут же исчез.
До обеда я успела обслужить ещё семь покупательниц, а потом в лавке появился неожиданный визитёр. Лысый мужик с неопрятной бородой был в охотничьих сапогах, в заскорузлой от пота рубахе, в чёрных брюках и с перекинутым через левое плечо ремнём от арбалета.
— Вот. — Швырнул на прилавок какую-то грязную ветошь. — Сто крон, если заставишь эту тварь сказать, куда она уволокла мой перстень.
Я перевела недоумевающий взгляд с лица мужика на тряпку, и с ужасом осознала, что это мёртвая птица, с которой уже успела натечь приличная лужица крови.
— Что это? — просипела я, попятившись.
— Сорока. Перстень у меня стащила, но я выследил и снял её сегодня утром. На рынке бабы болтали, что ты теперь алхимику помогаешь… — Тут мой гость оскалил зубы в похабной усмешке. — И вот я тут. Поговори с птицей.
Я покачала головой.
— Денег мало? Сколько хочешь? Две сотни? Три?
— Нисколько. Я не разговариваю с животными. Ни с мёртвыми, ни с живыми.
Ни с теми, что считают себя людьми.
— А мне говорили об обратном, — нахмурился он, и, сжав в кулаки огромные ручищи, угрожающе шагнул в мою сторону. — Мяснику ты помогла…
— Мясник сам себе помог, — холодно сообщил очень вовремя появившийся из-за занавески Такер. — Когда вовремя обратился к шерифу. Я тоже могу послать к нему воробья, если есть такая нужда.
Мужик плюнул на пол и, круто развернувшись, вышел. А Марк забрал труп бедной сороки.
— Я позабочусь о ней, — сказал он. — Работай спокойно, и не забывай, я в трёх шагах. Тебе нечего бояться.
— Спасибо.
Следующие несколько дней не были отмечены какими-то особыми событиями. Я работала в лавке, варила зелья. Литлвиладжцы… Нет, литлвиладжки сняли-таки осаду с нашего дома. Марк, изъяв у меня единственного помощника, по ночам, когда никто не видит, чистил кладбище, одновременно пытаясь найти артефакты Мёрфи, а днём пропадал в библиотеке бывшего некроманта Литлвиладжа — той самой тайной комнате, переоборудовав МОЙ зомбирум под свой кабинет.
Но меня это, как ни странно, не бесило, а, наоборот, в какой-то степени даже радовало. Удобно, знаете ли, иметь под рукой сильного мужчину, к тому же некроманта. Он и Рафочку покормит — мой цветочек после своего чудесного возвращения к жизни отказался от мяса, пришлось заказывать у Уилкинсона-старшего по бидончику свежей свиной крови каждый день. А он и рад стараться! В первое же утро прислал посыльного с десятилитровым ведром — я чуть в обморок от ужаса не грохнулась, когда открыла крышку. Заорала так, что потом пришлось весь день дом проветривать.
И тут дело в свои руки взял некромант, и больше фермер не делал таких жутких ошибок. Вообще, у моего соседа оказалось море талантов.
Например, он умел неплохо готовить.
Забавно рассказывал истории из своей студенческой жизни. В лицах, меняя голоса, размахивая руками и устраивая такие сценки, что мы с Джейми себе животики от смеха надрывали.
И ещё он любил лесную землянику. Не знаю, где ему удалось раздобыть целое лукошко, да ещё и на самом рассвете, но в мою спальню (и как я умудрилась забыть закрыть двери?) он ввалился без зазрения совести в четвёртом часу утра. Пахло от него хвоей и влажной травой. Ну, и той самой земляникой, которая подмигивала мне из корзинки то алым, то совершенно белым боком, да так заманчиво, что у меня немедленно рот наполнился слюной.
— Вставай, соня! — велел Марк и, пока я не успела до конца проснуться, потащил за руку в коридор, на лестницу и вниз, где находилась наша общая кухня. Хорошо хоть халат позволил накинуть! — Проспишь всё самое вкусное.
— Марк, ты спятил! Будить людей в половине четвёртого утра — это противозаконно, я узнавала!
Но он только фыркал, посмеиваясь, а потом усадил меня за обеденный стол, поставил передо мной то самое лукошко, а сам повязал на бёдра передник Лили и, неустанно болтая и посмеиваясь над моим удивлённым лицом, принялся готовить… блины. Тонкие-тонкие, румяные, обжигающие. Они, словно по волшебству, появлялись на моей тарелке, а сверху на них падали ягоды земляники, сыпалась сахарная пудра или лилось жёлтое, солнечное, как утро в августе, сливочное масло.
И было так хорошо, что я готова была остаться в этом домике, в этом городе до конца своих дней…
А часа два спустя, когда в кухню ворвался вечно голодный растущий организм по имени Джейми и вмиг подмёл и оставшиеся блинчики, и сахарную пудру, и сливочное масло с земляникой, на пороге лавки появился тот самый мужик.
Ну, тот, что бросил сороку на прилавок.
На этот раз он был без оружия, в чистых сапогах и одет с иголочки, но вид, как это ни странно, имел всё равно помятый.
— Мисс Вирджиния! — Мужик испуганно сверкнул залёгшими в тени чёрных синяков глазами. — Простите вы меня уже ради всех святых. Мамой клянусь, ни одного дурного слова больше. Ни вам, ни какой другой девице!
— Вы о чём?
Я попятилась за прилавок, одновременно косясь в сторону занавески. Лили в тот день у нас не было, и Марк с самого раннего утра засел в тайной комнате — перебирал записки Мёрфи, пытаясь найти ответы.
— Так о сороке же этой! Совсем измучила меня, проклятая! От меня жена к тёще съехала, ещё и детей с собой забрала. Я не сплю. Днём — дела, а ночью… Ночью эта! Каждую ж ночь прилетает, сволочь, и долбится, долбится, долбится клювом в стекло. В глазах адское пламя, а из клюва хрип такой жуткий!
