— ДА, — громче, чем нужно, сказал Джейми. — Только на ночь мы вас в подвале запрём.
— И свяжем, — согласился с ним призрак.
— Перестаньте! Хватит её пугать! — прикрикнула на них я. — Она и так уже перепугана, больше некуда. Свяжем только руки, но магическими браслетами, я у Марка в спальне видела одни. А запрём не в подвале, а в зомбируме.
— Добрая девочка, — похвалил меня дед. — Иди и спокойно отдыхай. А с этой особы, уж поверь мне, я до утра глаз не спущу…
А утром я проснулась от крика. Но кричал, к сожалению, не Кокот.
ГЛАВА 17:
Ты же мне веришь
— Папа, а ты женился на маме по любви?
— По любви, детка. По любви.
Ибо на то, что дедушка зашёл с ружьём случайно,
рассчитывать не приходилось.
(Анекдот)
— Вирджиния Александра Екатерина Лэнгтон, — майским громом ворвалось в мой лёгкий сон откуда-то извне. Я вскочила на ноги, едва не упала, запутавшись в одеяле, схватилась рукой за попытавшееся выскочить из груди сердце и сглотнула внезапно пересохшим горлом.
— Если ты немедленно не уберёшь свою защиту и не впустишь меня в дом, — донеслось с улицы, и я обречённо опустила голову. Всё-таки не кошмар, а кошмарная реальность, — то я ведь и взломать могу. И тогда…
В спальню влетел запыхавшийся Джейми. Дедушка высунул голову из стены, а я распахнула ставни и выкрикнула в окно:
— Папа, не надо ломать. Я сниму.
Села на кровать.
— Джейми, проводи его, пожалуйста, через задний двор. И Кокота спрячь как-нибудь, а то папенька у меня сначала сделает, а потом спросит. Жалко птичку.
— Это Кокота, что ли? — скептически поинтересовался дедушка Тан.
— Его…
— Понятно, — призрак полностью выбрался из стены. — А кто у нас папа?
— Папа у нас некромант в восьмом поколении, генерал полиции, заместитель директора столичного управления тайной службы императора.
— О-о, — тоскливо протянул дедушка. — Я пока тогда на чердаке спрячусь, а ты, детка, если что — кричи. Джейми я уже пристроил, если что, готов погибнуть в неравном бою, спасая тебя от родительского гнева.
— Спасибо.
Я накинула на себя халат и потащилась вниз — сдаваться. Заранее предчувствуя очень непростой разговор. С одной стороны. А с другой — радуясь. Теперь, когда папа тут, семья Хлои Дэй уж наверное будет спасена.
Он встретил меня на середине лестницы.
— Вирджиния!
И глянул так, что я подумала — точно убьёт. А он порывисто обнял, вжал в себя с такой силой, что у меня аж дыхание сбилось, и простонал куда-то в макушку.
— Как же ты напугала нас, дурочка! Мы же с мамой сон потеряли!
— А я вам письмо написала, — напомнила я, обнимая папу в ответ. — Через Эршу.
— Семь с половиной слов сплошных обид, — хмыкнул папа.
— А как с вами иначе? — проворчала я. — Вы же не хотите, чтобы я своей жизнью жила, а хотите, чтобы жила вашей.
— Дурочка моя…
— Дед мне лавку запретил открывать. А я сама, сама. Вот в «Золотой реторте» победю… побежу… выиграю. Выиграю! Потому что я не только на курсе лучшей была, мне моя преподавательница, знаешь, что говорила?..
— Слышал, — хмыкнул папа. — Только знаешь что, дочь? Давай внизу, что ли, поговорим. У вас там, я видел, кухня. В ней, может быть, даже водится еда. Я десять часов в дороге. Маме даже ничего не сказал. Как депешу от деда получил — сразу с места сорвался. А что за пацан мне двери-то открыл? Глянул волчонком.
— Это помощник мой, — заулыбалась я, усаживая папу за стол. — Очень хороший, очень талантливый мальчик. Таким некромантом станет — точно тебе говорю! — даже дед в восторге будет.
Папа рассмеялся. Пододвинул к себе кувшин молока — вчерашнего, потому как молочника мой родитель опередил, но пока ещё свежего. Кивнул тарелке с мясной нарезкой. Улыбнулся сыру. Довольно крякнул, когда я принялась метать на стол овощи, и зелень, и рисовые лепёшки, и клюквенный соус…
А потом сказал сакраментальное:
— Ну, для начала хватит.
И я рассмеялась. А потом села напротив папеньки и принялась ему рассказывать обо всём, обо всём. И про то, как нам с Эршой пришла в голову идея сделать меня некромантом, и про здешние приключения, и даже про Марка Такера — чуть-чуть.
— А вчера вечером эта самая Хлоя Дэй постучалась в нашу дверь, — вышла я на финишную прямую. — И такое рассказала…
— Одного не пойму, — перебил папенька. Он уже всё успел доесть и, отвалившись на спинку стула, слушал. — Как тебя твой жених одну-то в такой ситуации оставил?
— Так его же в Сити вызвали, — зачастила я. — К тому же жених он не настоящий! Мы же…
И тут я осеклась, сообразив, что о Марковом липовом жениховстве я батюшке ничего не говорила. А папа, не заметив моего смятения, рассмеялся.
— Не настоящий, говоришь? Святые небеса! А Марк-то знает, что он не настоящий? Дед о помолвке чуть ли не в день твоего рождения договорился, а ты… Журавлик, а ты чего побледнела-то?
Я поднялась из-за стола и сначала руки к груди прижала, потом ими виски сдавила — уж больно сильно кто-то заголосил внутри моей головы.
— Джинни?
— Дедушка, — позвала я, чувствуя, что ещё секунда — и дыхания не хватит. — Дедушка, помогите.
— Да что с тобой, Джинни? — спросил папа, и в следующую секунду его ураганом вынесло из моей кухни, а потом я, размазывая слёзы по щекам, наскоро лепила один за другим щиты и кричала:
— Уходи. Уходи. Уходи…
— Мисс Ви? Детка? Джинни! Джинни, не дури!..
А в груди жгло. И болело. И обидно было. Было так обидно! Потому что Марк Такер… Потому что я ведь… Потому что у него сто и одна возможность была открыть мне правду, и если бы он эту правду мне открыл, я… Хотите честно? Я бы не отказала. Ещё и деда поблагодарила бы за отличный выбор, потому что Марк — это…
Это мрак.
И боль.
И стыд. Спряталась? Спряталась?
Щиты мои папенька пытался взломать до вечера, и, конечно, за это время успел познакомиться со всем Литлвиладжем. С тем самым, который на него поначалу напал с вилами — а нечего на ИХНИХ людей нападать. Потом-то они, само собой, побратались, все сплетни ему передали. Заступались за меня, хвалили. Марка-предателя, впрочем, тоже хвалили, но дедушка Тан — мой шпион в тылу врага — эти похвалы до моих ушей не доносил.
И честно скажу, даже не представляю, чем бы это всё закончилось, потому что сквозь мою защиту батюшка пробиться так и не сумел, но где-то ближе к закату мой щит дрогнул, а потом, будто масло в нож, в него легко и мягко вошёл человек.
