– No flowers in my room today?
[116] – спросила она.
Сайоко улыбнулась:
– Paul san want you choose
[117].
Удивленная Роза замолчала. Сайоко какое-то мгновение ее рассматривала, серьезно и сосредоточенно.
– Paul san secret man
[118], – сказала она наконец. А поскольку Роза смотрела на нее с еще большим удивлением, добавила: – Very brave. He know flowers
[119].
Какая связь? – подумала Роза. А я? Я мужественный человек?
– Rose san want which flower?
[120]
Она немного растерялась.
– In France, I like lilac
[121], – сказала она.
– We have lilac in Japan
[122], – сказала Сайоко. – Rairakku. Good season now
[123].
Послышался звук раздвигаемой входной двери, и в комнату вошел Поль; Розу в самое сердце поразили его улыбающееся лицо, задумчивый взгляд; он красивый, подумала она. Он сказал несколько слов Сайоко, и та удалилась мелкими торопливыми шажками.
– Вам удалось отдохнуть? – спросил он.
– Да, только голова болит, – ответила она. – А вам?
– Я спал как сурок и теперь другой человек.
Сайоко вернулась с двумя чашками кофе, он медленно пил свою, пока японка что-то быстро говорила, Роза ждала, глядя на них и чувствуя, как в ней зарождается, тут же рассеиваясь, тайная жизнь. В какой-то момент оба глянули на нее, потом Сайоко чуть качнула головой.
– Вы готовы? – спросил он. – Сегодня нам лучше не выбиваться из расписания.
В машине его близость взволновала ее. Он все еще казался усталым и немного отсутствующим.
– Куда мы едем? – спросила она.
– На другой конец города, в Арасияму.
– Это что-нибудь означает?
– Штормовая гора.
– И какой там храм?
– Сайхо-дзи.
Они долго ехали на запад, в молчании, не глядя друг на друга. Город менялся, становился унылым, безликим, лишенным очарования центра; вдоль дороги вплотную друг к другу стояли бесцветные дома вперемешку с неоновым уродством; ее привела в замешательство мысль, что в Японии она видела только шесть храмов и одно кладбище. Наконец они свернули на узкую улочку, идущую вдоль зарослей высокого бамбука, в почти сельский район. Перед воротами уже толпились в ожидании другие посетители. Шел дождь. Через несколько минут им открыл монах в черном облачении с белым подворотничком, Поль и остальные протянули ему какие-то бумаги и пошли следом к обычным деревянным зданиям. Их привели в большое помещение с низкими пюпитрами, на которых лежали листы бумаги, тушь и кисточки. Поль сделал Розе знак остаться в глубине и занять место за одной из подставок. Она взяла пример с соседки-японки, присела на пятки, чуть сдвинув большие пальцы; Поль с легкой болезненной гримасой присел рядом. Она посмотрела на листок перед собой, увидела иероглифы, захотела получить объяснение, но в этот момент появилась вереница монахов и направилась к центру зала. На тяжеловесном английском старший монах с угрюмым видом предложил им обвести тушью символы лежащей перед ними сутры. Молодой монах уселся по-турецки перед маленькой скамейкой, на которой стоял черный блестящий сосуд, второй монах – перед резной деревянной рыбой, помещенной на большую вышитую подушку. У обоих в руках были тонкие палки. Роза зевнула.
Три кристаллических звука, сопровождаемые глухим «пок», подействовали на нее, как толчок в живот. Выпрямившись, она увидела, как первый монах отводит свою палку от блестящего сосуда, в то время как второй в быстром, размеренном ритме наносит удары по деревянной рыбе. Началось пение, поплыл аромат благовоний, голоса были монотонными и прерывистыми. Кристальный звук сосуда время от времени размечал речитатив. Японка рядом с ней копировала свою сутру, но Роза чувствовала, как ее захватывает глубинный поток, как пьянит запах влажной земли, смешанной с пылью и цветами. Наконец монахи замолкли. Высокий угрюмец сказал что-то, чего Роза не поняла, и им раздали деревянные таблички. Японка указала ей на кисточку и сказала:
– Write wish
[124].
– Что это было? – спросила Роза у Поля.
– Hannya shingyō, сутра сердца, – ответил он.
– В ней говорится о любви?
– В ней говорится о пустоте.
– Сутра сердца говорит о пустоте?
– Сутра сердца мудрости – да.
Она засмеялась.
– В кои-то веки я чувствую себя на своем месте, – сказала она.
Он улыбнулся, поднялся, не удержавшись от болезненной гримасы. Они последовали за остальными к воротам в стене, за которыми им сказали еще что-то, но Роза уже не слушала. Наконец они были свободны. Моросил легкий дождь. Пение еще звучало в ней – звонкий всплеск, глухой перестук. Они пошли по мощеной аллее, вьющейся под множеством кленовых крон. Это же подлесок, с удивлением подумала она. Дождь редкими каплями проникал сквозь ветви деревьев; повсюду безраздельно властвовал необыкновенный мох; густой, подвижный, лежащий на корнях и камнях, он искрился отсветами и дождем.
– Другое название Сайхо-дзи – Кокедера, храм мхов, – сказал Поль.
Этот мох волшебный, подумала она, или земля, да, скорее, земля подо мхом.
– Хару думал, что земля Кокедера магическая.
– А вы? – спросила она, хотя хотела сказать: а ты?
Он промолчал. Потом, когда они подошли к затерянному под кронами пруду, произнес:
– Для меня это земля воспоминаний.
Роза посмотрела на пруд. Через правую его часть был перекинут поросший мхом мост, форма берегов что-то значила, как письмена.
– Влажность водоема поддерживает во мхах жизнь, – сказал Поль.
– У него странная форма, – сказала Роза.
