– Ради Бога, милая Кейт! Ребенок пугается! – сказала ей Бетси, когда ее сын, уже успевший успокоиться, вновь заплакал.
– Прости меня, Бетси, прости! Какую боль я испытываю! Такой стыд, такое отвращение к собственной сестре! – тихо сказала Кэтрин и, уронив голову на руки, горько заплакала.
– Но отчего ты молчала? Все мы считали, что Крис обрела счастье в священном браке! – Бетси успокоила Джорджа, уложила его в колыбель, опустилась перед подругой на колени и взяла ее дрожащие ладони в свои. – Ах милая, поступок Кристин просто отвратителен! Из-за нее ты так страдаешь!
Кэтрин чувствовала жжение в груди, словно кто-то разжег в ней костер, однако эта была не боль, а то чувство, от которого девушка всегда пыталась избавиться, – ненависть. Необузданная и всепоглощающая.
«Эта распутница в Риверсхольде! Она спит с этим лордом, а он за это одевает ее в дорогие наряды! И скоро об этом позоре будет знать весь Вальсингам! На нас с Кэсси будут показывать пальцами и осуждать! Говорить, что я воспитала сестру не доброй христианкой, но падшей женщиной… А этот лорд! Я ведь считала его благородным человеком! Он соблазнил наивную дурочку Кристин! Стыд! Какой стыд!» – с болью в душе думала Кэтрин.
– Кто еще осведомлен о том, что Кристин в Риверсхольде и что она предавалась греху с лордом Дрэймором? – тихо спросила она, вдруг твердо решив пресечь возможность сплетен о Кристин, которые навсегда покроют честь всего рода Глоуфордов позором и грязью.
– Только Стэнли, но я строго-настрого велела ему молчать, – ответила Бетси.
– Хорошо… Ты поступила очень мудро, милая Бетси. Я не желаю, чтобы из-за той распутницы страдала моя Кэсси… Но мне пора. Я пойду, – Кэтрин поднялась со стула и решительно направилась к двери.
– Но, мисс Кэтрин, вы сейчас в таком состоянии! Ваша печаль поглотила вас, и вам необходима дружеская рука, дабы смягчить ваше горе! – настойчиво сказал ей пастор Литли: ему не понравилось вдруг возникнувшее в Кейт мрачное спокойствие.
Но пастор ошибся: в тот момент Кэтрин не помнила себя, но не от горя, а от гнева. Почти выбежав из дома супругов Литли, девушка быстрым твердым шагом направилась в Риверсхольд. Она шла, не понимая, зачем и куда идет, но была объята необъяснимой потребностью тотчас же побеседовать с блудной сестрой, и горела желанием залепить ей сильную пощечину за все, что та натворила.
Этот теплый вечер был полон отблесков уже ушедшего за горизонт солнца, и освещен красными и розовыми облаками. Кэтрин свободно прошла к поместью и хозяйскому особняку через открытые ворота – грозная, объятая жгучим гневом и ослепленная жаждой справедливости. Девушка громко постучала в парадные двери, но открыл ей не старый дворецкий, что знал Кэтрин и Кэсси, а новый – чопорный, нахмуренный, беловолосый старик с пышными белоснежными усами, Он взглянул на Кэтрин с презрением, будто она была грязной бродяжкой, осмелившейся побеспокоить его.
– Милости не подаем! – брезгливо сказал старик и попытался закрыть двери перед носом девушки, но та решительно остановила это действие, придержав дверь рукой.
– Прошу вас, сэр, передайте вашей госпоже, что для нее есть чрезвычайно важное письмо, и оно должно быть вручено ей без отлагательств, – настойчиво заявила Кэтрин, понимая, что Кристин была любовницей графа, а значит, и хозяйкой в его доме. Кэтрин было известен способ выманить к себе распутную сестру, не желающую встретиться с той, что тотчас же разоблачила бы ее ложное звание знатной дамы.
– Так давай письмо и проваливай, – грубо сказал дворецкий.
– Нет, сэр, мне приказано передать его лично хозяйке в руки. Скажите ей, что это крайне важно, и речь идет о вопросе жизни и смерти.
– Ну, хорошо, заходи, но от двери ни на шаг, – строго сказал старик.
Кейт вошла в холл и остановилась у самой входной двери, а дворецкий бросил на посетительницу мрачный злой взгляд и ушел прочь.
Стоя в этом до боли знакомом большом, залитом светом люстр, холле, Кэтрин с болью в душе наблюдала зловещее великолепие особняка, в котором лишь год назад творил добро виконт Уилворт и который ныне стал пристанищем порока.
«Это Содом и Гоморра. Проклятая Кристин, ты вечно будешь гореть в гиене огненной!» – с религиозной страстью подумала Кейт, но, вдруг услышав стук каблуков на мраморной лестнице, поспешно повернулась лицом к двери, дабы Кристин не смогла опознать ее так скоро и скрыться или прогнать ее.
– У тебя ко мне письмо, любезная? – вдруг раздался за спиной Кэтрин красивый звонкий голос Кристин, которая не смогла распознать сестру, увидев лишь ее спину и серое, длинное до пят платье.
Кэтрин резко обернулась и впилась взглядом, полным презрения и злобы, в лицо Кристин, а та, ошеломленная, взирала на нее с ужасом, словно увидела страшного призрака. Перед Кейт стояла не та Кристин, которой она знала ее, нет! Теперь опозорившая род Глоуфордов сестра была одета как настоящая сказочная принцесса, увешана яркими дорогими драгоценностями и выглядела истинной знатной леди. Увидев, на что променяла свою честь ее сестра, Кэтрин почувствовала, как жгучая горечь вновь заливает ее грудь, разрывая ее на части. И, не вымолвил ни слова, Кэтрин подскочила к Кристин, резко замахнулась и нанесла сестре сильную больную пощечину, которая заставила ту отпрянуть и с тихим восклицанием испуга схватиться за гладкую щеку.
Со слезами на глазах, Кристин глядела на свою разгневанную старшую сестру, и всю ее существо охватили смущение и стыд за эту сцену, ведь одетая в лохмотья Кэтрин увидела Кристин во всей красе ее низкого, дурного поступка и теперешнего положения. Кристин всегда помнила о том, что причинила сестрам боль и принесла в их жизни разочарование, и желала оправдаться, доказать им свое подчинение слепой и преданной любви к лорду Дрэймору.
– Я все объясню… – тихо пролепетала Кристин, натурально испугавшись бешенства, блестящего как кровавый алмаз в глазах Кэтрин.
Кейт была схожа с ледяной безжизненной статуей, но ее карие глаза были полны огня и презрения, они словно сжигали Кристин своим жаром. Благородная ненависть старшей сестры опалила изнеженную белую кожу младшей.
Кэтрин не проронила ни слова, лишь торопливо открыла дверь и выбежала из особняка. Кристин же осталась на месте своего позора, и ее охватили рыдания унижения и раскаяния: сбежав от Генри, она надеялась никогда больше не встретиться с сестрами, и ее чувствительная душа была охвачена болью и горечью. Однако Кристин несказанно испугалась мысли о том, что ее неожиданную встречу с Кейт увидели слуги, а ведь тогда они смогут выведать то, что их прекрасная госпожа – всего лишь крестьянка, а не знатная, известная в Европе актриса. Этот страх обличения парализовал сознание девушки, и, подобрав юбки своего красивого дорогого платья, она направилась в кабинет своего возлюбленного, который в эти часы дня, обыкновенно, имел привычку работать с бумагами и всякого рода документами.
– Колин… Любимый! Это невыносимо! Ужасно! – Кристин ворвалась в кабинет, нарушив уединение любовника, бросилась в объятья графа и вновь заплакала
