– Что стряслось, дорогая? – слегка равнодушным тоном спросил граф, ведь уже не единожды имел возможность видеть истерики своей прекрасной возлюбленной.
– Кэтрин… Моя сестра Кэтрин! Она была здесь! И она… Она дала мне пощечину! – рыдая, пояснила Кристин, но вдруг наполнилась гневом и забарабанила кулачками в грудь графа. – Зачем ты привез меня сюда? Зачем так близко к Вальсингаму? Теперь вся прислуга будет знать о моем прошлом и о том, что я сделала ради тебя! А ведь ты клялся уберечь меня от позора! Ты обещал, что увезешь меня так далеко, что никто и никогда не найдет нас!
– Но, любовь моя, разве я не выполнил свои клятвы сполна? Уж не забыла ли ты о том, что целый год мы провели в Европе? – терпеливо сказал граф, ловя ее кулачки и отводя их от себя.
– Но мы вновь вернулись в проклятую Англию! Зачем!? – вскрикнула Кристин, раздираемая отчаянием и страхом прослыть падшей женщиной.
– Пребывая в Европе, я совсем позабыл о делах, – их накопилось немерено, и они требуют обязательного и безотлагательного решения. Кристин, дорогая, мы же не в Лондоне, где тебя знают служанкой немки Гольдберг, а в Риверсхольде где ты – полно властная хозяйка. Все, чем я владею, принадлежит тебе. Мы взяли новую прислугу, и она считает тебя аристократкой. Твое истинное происхождение покрыто тайной. О нем и о твоем побеге со мной известно мне одному, поэтому отбрось все страхи и прекрати рыдать, – жестко сказал ей любовник.
– Но ведь есть еще одно поместье! В Уэльсе! Отчего мы не поехали в Уэльс? – полная обиды на равнодушие к ее трагедии графа, вновь вскрикнула Кристин.
– Ты позабыла о ремонте, который сама же и затеяла? Потерпи еще месяца два, и мы вновь уедем в Европу, – пообещал ей граф.
– Два месяца? О, нет! Через два месяца, живя в постоянном страхе, я стану безумной! Мой разум будет воспален, а тело высохнет! Два месяца! И слуги, и вальсингамцы будут шептаться и полировать мои кости своими гадкими языкам! Мое имя будет топтать каждый бездельник!
– Не кричи, родная. Твое воображение воистину безгранично. Кому какое дело до тебя и твоего происхождения? Ступай, выпей горячего чаю и подыши свежим воздухом. Мне нужно работать.
– О, да! Работа! Соперница, отнявшая у меня возлюбленного! Твое внимание ко мне, ласка и забота сошли на нет! Ты приходишь ко мне лишь ночью, как к рабыне, а утром вновь уходишь и днями просиживаешь в своем кабинете, занимаясь лишь своими проклятыми бумагами!
Лорд Дрэймор раздраженно вздохнул: Кристин устраивала очередную истерику, ведя изматывающую и глупую борьбу против его работы, и постоянные скандалы порядком ему надоели. С тех пор, как год назад невинная испуганная Кристин пришла прямо в его дом и со слезами на глазах сказала, что любовь ее к нему так глубока и чиста, что она согласна пасть во мрак греха и стать его любовницей, из милой и скромной девушки она превратилась в истеричную, извечно недовольную всем особу. Однако, несмотря на все эти изменения и скандалы, лорд Дрэймор все еще любил свою Кристин и терпел ее поведение. Оттого, что понимал: причиной этого рокового превращения был никто иной, как он сам. Именно он сотворил из той чистой девушки ту, кем она стала, окунувшись в свою любовь к нему, как в черный омут: с головой и безнадежно утонув в ней.
– Любовь моя, отдохни. Ты устала, – тоном, не терпящим возражений, сказал граф любовнице. – Я буду в нашей спальне ровно через час. Обещаю.
– Отсылаешь меня, как провинившуюся служанку! Бессердечный! Эгоист! И зачем только я пожертвовала тебе собой! – вскрикнула на это Кристин и, шурша юбками, фурией вылетела в коридор.
«Эти чертовы истерики выводят меня из равновесия! В последнее время она стала совершенно невыносима! Требует глупостей и трясется от ревности к моей работе!» – с неприязнью подумал граф и, чтобы Кристин не нарушила его покой вновь, запер дверь кабинета на ключ.
***
Кейт вернулась в Вальсингам, так и не остыв от ярости, что лишь возросла после встречи с Кристин: одна единственная пощечина не удовлетворила потребность Кейт расплатиться с ненавистной мерзавкой и не позволила ей избавиться от темного демона, обжигающего ее сердце и душу. Ураганом ворвавшись в дом, она подскочила к Кэсси.
– Если Кристин хоть когда-нибудь появится на твоем пути, то знай: я запрещаю тебе общаться с ней! Поняла меня? – строгим тоном сказала Кэтрин сестре, которая, испуганная злостью на лице Кэтрин, сжалась, словно защищаясь от удара.
– Хорошо… – пролепетала Кэсси, широко раскрыв глаза от испуга и удивления отвратительному расположению духа сестры. – Я не буду!
Кэсси хотела, было, спросить, почему сестра кричит на нее, но была слишком напугана.
– Никогда, Кэсси, никогда! Она никогда не вернется, и мы никогда больше не увидим ее! – с чувством прошептала Кейт, даже не заметив, как отреагировала на ее жестокий приказ Кэсси. – А теперь ложись спать.
– Но, Кэти, еще так светло, и я хотела…
– Сейчас же!
Кэсси зашмыгала носом и, послушно заняв свой тюфяк, отвернулась к стене, и ее хрупкие плечи задрожали от безмолвного плача. Кейт же направилась в комнату отца и, опустившись на колени перед распятием, принялась неистово и горячо молиться, заламывая руки и умоляя Господа простить ее. В этот миг девушка горько сожалела о том, что дала волю гневу и ударила Кристин, но, едва ее разум посещали воспоминания о Генри и его гибели, виновницей которой была распутница Кристин, продавшаяся роскоши и опорочившая свои тело и душу с лордом Дрэймором, душу Кэтрин тотчас вновь охватывала и раскаленными углями жгла ее изнутри ненависть. И Кейт впадала в религиозный экстаз и билась лбом о землю, пытаясь выбить из головы греховные мысли.
«Я должна смириться и простить ей… Только Господь может судить эту грешницу, и Он накажет ее, непременно накажет! Блудница ответит за свои грехи, за свой разврат! Она будет страдать и рыдать, искупая болью свой грех… А я не должна держать на нее гнев… Но, Боже, я не могу! Как я ненавижу ее! Будь она проклята! Ах, я ужасная, я плохая христианка! Прости меня, Господи!» – думала Кэтрин, скрыв мокрое от слез лицо в ладонях, уставшая от мысленной борьбы с самой собой.
Наступила ночь. Кэсси давно уснула, но Кэтрин все еще стояла на коленях и молилась. Но вдруг, услышав тихий, но настойчивый стук в дверь, Кейт рывком поднялась на ноги и бросила взгляд за окно. За окном была лишь темнота, ночь, и девушка не стала открывать двери, полагая, что порядочные люди не ходят в такое позднее время по чужим домам. Но стук повторился.
Взяв в руку железную мотыгу, Кэтрин подошла к двери и распахнула ее.
Ночной посетитель был одет в широкий, полностью скрывающий фигуру черный плащ, а лицо его скрывал надвинутый на пол-лица капюшон. Но Кэтрин, и не видя скрытого лица, знала, кто предстал перед ее ненавидящим взором.
– Ты? Как посмела твоя нога ступить на это священное место! – возмущенно прошептала ошеломленная Кэтрин.
– Я знаю, ты зла на меня! И у тебя есть право держать на меня и обиду, и зло! – с мольбой в голосе сказала Кристин, торопливо откидывая капюшон и открывая свое бледное, полное боли лицо. – Но позволь мне все объяснить…
