Ох, ну в самом деле. Это что, новый вид спорта? Подумав, я уточняю:
– Сколько, вы сказали, там окурков?
Берганца издает довольный смешок.
– Именно. Очень много. Не меньше сорока. Знаете, что означает?
– Что в засаде он ждал долго… я бы сказала, дни. – Кто придумал, что утро без кофе – не утро? Расследование похищения работает даже лучше. Им бы стоило снять об этом рекламный ролик. – Вероятно, похититель несколько дней ждал у тропинки, возможно, в разное время, и только потом ему удалось поймать Бьянку.
– Именно. Что значит также то, что, если бы за этим стояла секретарша, похитителю бы не было нужды тратить столько времени впустую. Морначи всегда в курсе расписания своей начальницы, было бы достаточно просто предупредить его подойти к нужному месту, стоило только Бьянке выйти из дома. Поэтому, Сарка, вы были правы: синьорина Морначи вне подозрений. Это не она заказала похищение.
Я молча выбрасываю руку вверх в победном жесте.
– Рад, что вы об этом теперь знаете и можете насладиться своей маленькой победой. Хорошего дня, Сарка.
– Хорошего дня, комиссар.
– Это был твой друг полицейский? – бормочет Риккардо, который, оказывается, не спал.
– Ага. Хотел сказать мне, что я гений.
– Да ладно. Все же знают, что красивые девушки глупые, – говорит мой парень, хватая меня за руку и притягивая к себе.
Мне нужно постирать вещи.
Очень грустно, но придется вернуться домой и устроить стирку, или же мне светит носить рубашки Риккардо не только в его квартире. В последнее время домашние дела, скажем так, слегка вышли из-под контроля. Ну ладно: в последние тридцать четыре года домашние дела слегка вышли из-под контроля. Так что Риккардо подвозит меня до дома по дороге в университет, и я психологически готовлюсь к тому, что несколько драгоценных часов проведу, отделяя черное от не очень черного. Но и хорошо, расстояние укрепляет чувства, да и я, зная себя, не сомневаюсь, что рано или поздно мне будет физически необходимо немного побыть одной, а так меня заодно и отвезут. Что до Риккардо, то, не вдаваясь в медицинские термины, думаю, до нашей следующей встречи он может извлечь пользу из отдыха и медитации.
А, ну да, и мне, конечно, надо еще и работать.
Мы подъезжаем к моему дому, и в тот же момент нам навстречу выходят Моргана и Лаура, очевидно, возвращающиеся после школы.
Девочки переходят на тротуар, бросив взгляд на вставшую у него машину, дабы убедиться, что та не сорвется с места. Наши взгляды пересекаются сквозь лобовое стекло; на их лицах расцветают удивленно-радостные улыбки, и зрительный контакт тут же разрывается: девочки проверяют, кто же таинственный водитель, подвезший Вани, эту вечную одиночку. И когда их глаза расширяются, я понимаю, что они заметили Риккардо.
Разумеется, я не жду, что двое подростков узнают писателя года в лицо (хотя Моргана могла бы, в ее случае это не так странно). А жду я, и в чем, собственно, уже убедилась, что они с огромным удивлением отнесут сопровождающего Вани Сарку мужчину в список самых отпадных парней, которых когда-либо видели вживую.
– Пока, до скорого, – прощаюсь я с Риккардо, открываю дверь и уже ставлю ноги на тротуар, когда Риккардо, с любопытством проследивший за моим взглядом, решает устроить представление. Наклонившись за мной, он притягивает меня обратно для прощального поцелуя по всем правилам. Когда тебя целуют, очень сложно смотреть по сторонам, нос целующего закрывает тебе боковое зрение, но не сомневаюсь, что невольные зрительницы глаз не могут оторвать от развернувшейся сцены. Наконец я ухитряюсь вывернуться из рук Риккардо (который еще и хихикает, паршивец), он мне подмигивает, говорит «до вечера» и уезжает.
Оставшись на тротуаре, я медленно, очень медленно оборачиваюсь и вижу, что Моргана с Лаурой смотрят на меня так, как, должно быть, пастушка Бернадетт смотрела на явившуюся ей Деву Марию в далеком 1858 году
[37].
– Нет, – выдыхает Моргана. Это не настоящее «нет». В этом «нет» ни намека на отрицание. Наоборот. Это «нет» из серии «не могу поверить», но в хорошем смысле.
– Не могу поверить, – в самом деле вырывается у Морганы. – Это вот он – твой парень?
– А ты думала, что существа моего вида размножаются партеногенезом? – спрашиваю в ответ я. – Это неправда, что для тебя также хорошая новость.
Лаура заливается смехом (на мой взгляд, она не такая особенная, как Моргана, но чувство юмора у нее хорошее. И это естественно, иначе бы моя маленькая копия с ней бы так много не общалась). Моргана смущенно качает головой.
– Я… ну, я думала, что ты выбираешь таких парней, ну не знаю, с волосами до талии, бледных и…
– Малышка, послушай-ка меня: если после шестнадцати лет вдруг заметишь, что тебе все еще нравятся бледные парни с волосами до талии, беги к психоаналитику. – Тут уже и Моргана смеется, хотя они обе с Лаурой выглядят странно разрумянившимися от недавнего потрясения. Продолжают, даже не замечая этого, периодически поглядывать в конец улицы, где исчезла машина Риккардо, будто надеясь, что божественное явление вернется.
Я направляюсь к подъезду, даже не сомневаясь, что девочки идут за мной, но тут замечаю, что Лаура застыла на месте.
– Вот видишь? Она поймет! Ты должна ей сказать, – обращается она к Моргане, и тон у нее такой категоричный, будто ее только что осенило.
Моргана тоже останавливается. Медлит. Переводит взгляд с лица подруги на мое.
– Я не… не знаю, я только помешаю, и все…
– Разве не заметно? – говорит Лаура воодушевленно, даже убежденно, и указывает на меня: – Она влюблена! И поймет тебя с полуслова!
О боже. Это уже слишком.
– Вот что, – вздыхаю я. – Никогда, никогда не говори кому-то вроде меня, что этот кто-то может быть «влюблен». Выбери какое-нибудь другое определение, но не это. В слове «влюбленный» целая вселенная. Это как назвать кого-то рассеянным сентиментальным дураком. И если ты говоришь, что я влюблена, это означает, что в твоих глазах я сейчас рассеянная сентиментальная идиотка. В такой розовой, как сахарная вата, дымке, с птичками вокруг, как у Белоснежки. В итальянском языке синонимов немного, но постарайся найти. Для таких, как я, «влюблена» – оскорбление, ругательство, унижение, клише. Мы друг друга поняли?
Лаура смеется.
– Говорю серьезно.
Смех прекращается.
А Моргана горестно вздыхает. Точнее, издает такой измученный звук между вздохом и фырканьем, как когда тебе давит на грудь что-то тяжелое и легкие теперь должны потесниться. Да и длится он добрых несколько секунд – все шансы стать саксофонисткой.
