– И чем же? Предложить ему процент от наследства, если план сработает? Будь я тем умным, воспользовался бы идеей идиота и воплотил бы ее сам, и ни с кем делиться бы не пришлось. Сейчас я еду в комиссариат допрашивать этого размазню и могу надеяться только, что он проболтался о своей тете какому-нибудь настоящему бандиту. Но я практически уверен, сам он действительно ни при чем.
– Ну да, вполне вероятно… – киваю я.
– Сигареты, – подсказывает Берганца. Я не понимаю, и он это замечает. И указывает на два окурка, которые выбросил Кантавилла, едва различимые в тени под кровавыми лучами: два микроскопических огрызка, один фильтр.
– Когда я рассказал вам про найденные на том месте сигареты, Сарка, то опустил одну деталь. Все окурки были подозрительно длинными, будто тот, кто курил, делал всего одну-две затяжки и тут же тушил. Я сегодня специально взял с собой пачку той же самой марки и предложил Кантавилле. Как видите, от них почти ничего не осталось, он их скурил до последнего миллиметра. И время я ему дал специально, чтобы он успел выкурить две и мы могли убедиться, что это не случайность. – Он оборачивается ко мне. – Итак. Я понятия не имею, что заставляет человека бросать сигарету после единственной затяжки и, более того, тут же зажигать другую, если вспомнить количество окурков в лесу. Может, он пытается бросить курить, но не может не зажигать их, поэтому сразу тушит, не знаю – хотя мне кажется маловероятным, что похититель в засаде будет думать о вреде курения. Дело в том, что, будь на месте похитителя молодой Кантавилла, логичнее было бы ожидать ковер из сгоревших фильтров, а не почти нетронутых сигарет, вам не кажется?
Я могу только мысленно еще раз повторить то, что уже столько раз думала о Берганце. Этот человек просто чокнутый коп.
– Что ж, мне пора, – вздыхает комиссар, кашлянув. Протягивает мне руку: – До скорого, Сарка. Такое чувство, что вы по воле судьбы всегда оказываетесь у меня на пути.
Не могу сказать, что мне жаль.
Он тоже не сказал, как ему это не нравится.
– Доброй ночи, комиссар.
– Она будет долгой, – ворчит он, уходя.
Остаток вечера я стою в уголке, потягивая темное пиво. Концерт возобновляется; пока Эмануэле с его группой выступают, меня находит Моргана – рассказать об их встрече, но я советую ей лучше пойти наслаждаться выступлением вместе с его друзьями у сцены. Следующие полтора часа наблюдаю за Морганой издалека, время от времени меняя место дислокации, стоит кому-то, заметившему мое одиночество, загореться желанием завести разговор. Когда мне уже с трудом удается избегать общества двойника Микки Рурка – Микки Рурка в его нынешнем возрасте, – который вот уже какое-то время кружит вокруг меня по спирали, точно стервятник, я принимаю решение и иду за Морганой.
Которая в эйфории болтает всю дорогу домой без перерыва.
– …И это только потому, что ей удалось с ним поговорить, понимаешь? – рассказываю я Риккардо на следующий день, когда мы лежим рядышком, разглядывая потолок его комнаты и блаженствуя в неспешной лени воскресного полудня. – Даже представить не могу, что случится после их первого поцелуя. Может, стоит посоветовать ее маме купить дефибриллятор.
Риккардо весело хмыкает:
– Похоже, вечер у тебя выдался очень насыщенный – преступления, страсть, прямо как в красочном боевике.
Киваю. О странной встрече с комиссаром я ему тоже рассказала.
– И не говори. И потом, эта деталь о почти целых сигаретах… Так интригующе, что до сих пор не могу выкинуть из головы. Как объяснить? Не будь это против моих убеждений, как бы я хотела позвонить в комиссариат и спросить, выяснили ли они что-нибудь после допроса.
– Мне кажется, он был бы этому рад, – замечает Риккардо. – Ты ему нравишься.
Повернувшись, окидываю его саркастичным взглядом. Что не так-то просто, учитывая, что лежу я почти у него на груди, под рукой.
– Ну конечно. Ты бы только слышал эту романтическую дрожь в голосе, с которой он произносит: «Сарка, это опять вы?»
– Глупышка, я же не говорю, что в этом смысле, – возражает Риккардо. – Хотя, может, и в этом тоже, откуда мне знать, тут никогда не угадаешь. Точно то, что ты ему нравишься здесь. – Он легонько стукает меня пальцем по лбу. – Иначе бы он не захотел позвать тебя с собой на допрос и не спросил бы твоего мнения тогда в тире. Это же очевидно: не знаю как, но комиссар явно питает слабость к твоей невыносимо упертой голове.
– Ну я рада, что он доволен, – улыбаюсь я.
– Вообще-то, – вдруг произносит он, неожиданно обнимая меня так, что я вскрикиваю и брыкаюсь от удивления, – мне кажется, это так глупо – ограничиваться головой!
Глава 18. Невероятно, сколько всего может измениться за такое короткое время
Самое раздражающее в работе из дома – это если ты о чем-то задумался, на самом интересном месте никакой коллега не вернет тебя на землю каким-нибудь вопросом или предложением попить кофе. Меня отвлекают и мысли, и образы, и отдельные эпизоды. Все они касаются Риккардо и этой новой нелепой реальности в роли счастливой пары (прямо хоть в рекламу!), которой мы стали. Нелепой, разумеется, для меня, потому что я, как и ожидалось, к ней еще не привыкла. Как следствие, по работе я не делаю ничего, вообще, почти всю неделю. Хотя у меня и времени что-либо сделать не было: мы с Риккардо ужинаем вместе, спим вместе, завтракаем тоже вместе. Если вечером у него собрание в университете, мы наверстываем на следующий день. И так далее. Едим всегда у него, спим тоже: он, должно быть, понял, что для моей психики обитателя берлоги видеть кого-то у себя дома, натыкаться на его вещи в изножье кровати, его зубную щетку рядом с моей и так далее может быть преждевременно. И я это ценю. Как и многое другое. Вся ситуация не перестает меня удивлять ни на секунду, и если я не живу в ней, похоже, только и делаю, что перебираю в памяти все важные моменты и задаюсь вопросом, происходит ли оно на самом деле.
И, как следствие, в плане работы ничего не делаю.
С другой стороны, ни Берганца, ни Энрико мне больше не звонили, поэтому, исходя из того, что я знаю, Бьянка вполне может лежать себе где-нибудь в мусорном контейнере в районе Асти. Если подумать получше, не исключено, что подвижки есть, и Берганца просто не хочет рассказывать о них ни мне, ни Энрико. Уверена, мой руководитель засыпал комиссара мольбами и просьбами держать его в курсе, но что-то мне кажется, выполнять их Берганца не собирается и, в принципе, считает, что благоразумнее никому ничего не говорить. Часть меня готова спорить, что, если я вдруг снова столкнусь с комиссаром, он расскажет все и, может, даже снова поинтересуется моим мнением, но если я окажусь на его пути не по воле судьбы (по его же собственным словам), вполне вероятно, что ничем делиться Берганца не станет. Ни по телевизору, ни в газетах пока не прошло ни намека на исчезновение Бьянки, значит, комиссар по-прежнему внимательно следит за тем, чтобы никто из репортеров под ногами не путался. Что до меня, уверена, если новости все-таки просочатся и Берганце придется делать какое-то официальное заявление перед камерами, сначала он найдет меня. (И будет в том своем плаще.)
