Уже в машине Греймур подумала, что спорола глупость. Да, цена у потустороннего ножа была не слишком велика, но за эти деньги она могла бы отремонтировать в доме входную дверь, например. Или подлечить голову. Услуги психотерапевта ее страховка не покрывала.
Она снова потянулась к свертку, брошенному на пассажирское сиденье, вытащила из ножен клинок. Яркий металл блеснул на свету. Никакого спокойствия Анне это не внушило. Отчасти потому что она слишком хорошо представляла себе, что можно этим ножом сделать, например, с человеком.
Анна поспешно вернула нож в ножны и сунула в бардачок вместе с двумя увесистыми пакетиками соли. Она не была уверена, чего не хочет больше, чувствовать себя дурой, или чтобы потусторонний нож ей на самом деле потребовался. Боец из нее был так себе.
Какое-то время Анна просто просидела в машине, разглядывая собственные пальцы, лежащие на руле. Когда ей начало казаться, что красные блики от рекламной вывески через дорогу подозрительно похожи на пятна крови, Греймур решила, что пора как-то прекращать это безумие. Хотя бы на время.
Она включила музыку. Прикинула по навигатору, как проще добраться отсюда, из лабиринта старых улочек, к подходящему торговому центру. После отпуска в холодильнике царила звенящая пустота.
Под яркими светильниками торгового центра, среди людей, ощущение, словно она захлебывается в тягучей мутной воде, несколько отступило.
Но снаружи темнело, там царили осенние тени, и никакие фонари не могли разогнать крепнущее чувство тревоги.
Оно навалилось на Анну внезапно, гораздо более отчетливое, чем муть, в которой она болталась, похожее на эхо, слишком далекое, чтобы его различить. Когда она грузила покупки в багажник, ей даже померещилось, будто она слышит далекий низкий звук, плывущий в воздухе. Рог Дикой охоты. Сердце испуганно пропустило удар.
Греймур выругалась. Иллюзия нормальности, которую она кое-как собрала, разыскивая на полках супермаркета оливки и консервированные фрукты, разбилась на мелкие сияющие осколки. За этой иллюзией была осенняя ночь, был нож в бардачке и кровь на одежде мертвых.
Тревога заставляла сердце колотиться быстрее, а ногу — сильнее вжиматься в педаль газа. Анна не была уверена, что не заработала себе пару штрафов за превышение скорости, пока добиралась домой.
Отпустило ее как-то совершенно неожиданно. Только что она просыпала сахар мимо чашки, потому что не смогла совладать с трясущимися пальцами, а потом свет в кухне словно стал ярче, бояться как будто было совершенно нечего, и ночь за окном была совсем не такой темной, как казалось. От облегчения Анна даже рассмеялась.
Тревога вернулась ночью, слабая, надоедливая, словно зубная боль. Лежа в темноте спальни, Греймур была почти уверена, что во сне к ней снова придут размытые тени мертвых, и, видит Бог, ей этого ужасно не хотелось. Она устала от всей этой мертвечины во сне и наяву, слишком странной, слишком непохожей на холодную, спокойную логику ее работы.
Анна стиснула зубы, глядя на темный потолок. Если бы она имела власть над снами и видениями…
Вообще-то она имела. Греймур бросило в холодный пот, когда она вспомнила, как заставила появиться в красной воде лицо убийцы Дага Олбри. Анна сжала кулаки под одеялом.
Если бы она понимала, как воспользоваться своей властью. Это невероятное, безумное везением, что у нее получилось с окровавленным свитером. И мертвая баньши, и покойная Молли Керри приходили к Анне сами, где-то между сном и явью, и Греймур понятия не имела, как это работает.
Если бы она как-то могла позвать сама, она давно не мучилась бы незнанием. Не мониторила бы новостные сайты и полицейскую сводку в ожидании, когда Лох-Тара отдаст то, что взяла. Но Анна даже не могла представить себе Дэйва мертвым. Зато очень хорошо помнила его живым. Слишком хорошо.
Она перевернулась на бок. Сжала в пальцах простынь, чувствуя, как крепнет в ней злость.
Дело было не в том, что она спала с Дэйвом на этой самой простыне, и это был лучший секс в ее жизни.
Просто так не должно быть, чтобы из-за мороков и видений полубезумной нечеловеческой пророчицы мать стреляла в собственного сына. Баньши обещала, что вода станет красной от крови — вода стала. От крови Дэйва. Во всем этом была какая-то такая несправедливость, что Анне даже не хватало слов, чтобы дать ее определение.
Она снова перекатилась на спину. С яростью сказала в потолок:
— Я была к вам справедлива. Черт вас всех дери, я всегда была к вам справедлива. Если у кого-то из вас есть ответы, дайте мне их. Если у меня есть какая-то власть, я требую этого.
Ничего не произошло, даже занавески не качнулись на сквозняке. Только Анне вспомнился Даг Олбри, лежащий на секционном столе. Белое лицо, Y-образный разрез на груди, маленькая ножевая рана над ключицей. У старика были ответы, должны были быть, и они были нужны Анне.
9
Почему-то ей представилось, что мертвец на столе открывает глаза, блеклые, словно выцветшие. Анна только резко выдохнула. Ей стало зябко, слишком зябко, одеяло вместо того чтобы греть, давило на грудь могильной плитой.
Анна сбросила его в сторону. Села, спустив ноги на пол. Почти без удивления ощутила босыми ступнями холодный кафель вместо пушистого прикроватного коврика.
Даг Олбри стоял возле секционного стола. За его спиной тускло блестели холодильники морга. Чужая кровь темными пятнами запеклась на свитере, на груди, и на руках, по самый локоть. Лицо старика казалось покрытым тонким слоем инея.
— Зачем ты меня позвала? — хрипло спросил он.
— Мне нужны ответы, — прошептала Анна и разозлилась от того, насколько жалко это прозвучало. Она сказала громче: — Мне надо знать, что за чертово дерьмо здесь творится. Кто убил тебя?
— Холодный господин, — Даг Олбри пожал плечами, словно речь шла о чем-то само собой разумеющемся. — Зачем?
— Я ослушался его.
По секционному залу гулял отвратительно холодный ветер. Он обжигал босые ноги Анна, лез под ночнушку, пытался вцепиться в плечи и в горло.
— В чем?
— Он хотел парня живым.
Греймур вздрогнула. Морозный ветер ударил Дага Олбри в грудь, заставляя отступить на шаг. Из морозильников тек ледяной туман, медленно заволакивая это странное место где-то между явью и сном.
Олбри набычился. Пригнул голову, подался вперед. И неожиданно протянул Анне руки почти в жесте мольбы:
— Дай мне еще побыть здесь! Дай погреться! Я расскажу!
Что-то было в его голосе, что заставило Анну шагнуть вперед и поймать руку старика. Пальцы его были жесткими, холодными и не гнулись. На лицо Олбри падали снежинки.
— Что происходит? — крикнула Анна, пытаясь перекрыть голосом свист поднявшейся метели.
— Я слишком много обещал тем, кто голоден и ждет, — Даг Олбри встал устойчивее, словно на борту раскачивающейся в непогоду лодки. — Теперь они заберут все, что могут забрать. Вначале меня, потом остальных.
