— Ну же, малыш. Просыпайся. Мы приехали, — Рогожин произносит каждое слово с таким необычным для него теплом, что сердце сжимается!
Так… Так он говорил только со мной… Когда — то…
И смотрит на нее так…
С щемящей нежностью и капелькой сожаления.
Так он иногда, правда, редко, смотрел и на меня. Когда ему предстояло уехать по каким-то важным делам в командировку.
Задыхаюсь. Снова вижу прежнего Фила.
Таким он был только со мной!
Для остальных была маска. Непроницаемая. Успешный бизнесмен. Жесткий руководитель. Умелый переговорщик.
Но для меня…
Для меня эта маска открывалась! И за ней я видела именно того, кого до сих пор не могу забыть!
Боже!
А вдруг он понял, что она его дочь? Вдруг узнал? Это же только слепой не заметит!
— Не хочуууу…
Тянет моя малышка, прижимаясь к Рогожину еще сильнее.
— Зачем ты уходишь? Ирррра Олеговна сейчас всем теплое молоко даст. Я и для тебя попрррошу! Ты оставайся. Если надо, я тебя тоже сплячу. У меня под кловатью места хватит на вас двоих!
— Мне пора, малыш, — Рогожин с сожалением качает головой, опуская еще сонную малышку на пол.
Придерживает ее, чтобы удержалась на ногах. Подхватывает этого огромного кота, которого Марточка чуть не роняет.
— А куда? Кто тебя ждет?
Ох же, дети! У них всегда так много вопросов!
Но на самом деле и я тоже очень бы хотела это знать. Так сильно, что вылетает сердце.
Кто еще ждет Рогожина? Так же, как моя малышка, даже не зная, кто он ей на самом деле? И где?
— Вы очень поздно, Филипп Станиславович, — Ира Олеговна деловито подходит к этой парочке.
— Простите, Ирина Олеговна. Увлеклись. Я даже не подозревал, что в детской комнате в вашем городе может быть так интересно! Время пронеслось незаметно!
— И сладости, — радостно сдает моя малышка Рогожина со всеми потрохами. — там столько сладостей! Ну, их много было. Это надолго. Слазу не съешь!
— Марточка!
Ира Олеговна берет малышку за руку. Наклоняется, строго сводя брови.
— Какие сладости? Я ведь говорила. Не больше одних взбитых сливок!
Теперь она переводит строгий взгляд на Рогожина. Явно понимает, что он не внял ее напутствию.
А я улыбаюсь.
Потому что наша любимая наставница смотрит на него так же, как на каждого нашкодившего сорванца в этом доме!
— Только одни, — разводит руками Рогожин.
По-мальчишески улыбается.
Вот же. Врун!
Можно подумать, я свою хитрюгу не знаю! Даже Маришка украдкой ей всегда покупает еще и шоколадный бисквит. И безе. А уж Рогожин точно не смог удержаться! Марточка кого хочешь умеет убедить! Особенно когда так очаровательно и невинно хлопает глазками, что можно подумать, будто она сто лет не ела! А против ее улыбки вообще устоять невозможно!
— Марта! Но ты то! Ты — то должна была сказать, что уже поздно и пора возвращаться!
Ира Олеговна строго отчитывает мою девочку. Которая…
Ну, как всегда. Очаровательно улыбается в ответ!
Даже я перестаю с ней быть строгой, когда она так делает.
И кое-кто это знает! Пользуется совершенно сознательно, между прочим!
И вот я смотрю на них. Таких одинаково нашкодивших и совсем не раскаивающихся. С такими одинаковыми улыбками на все лицо!
Это же почти зеркало. Просто маленькая копия рядом с большим оригиналом!
Кажется, и Ира Олеговна это замечает.
Растерянно переводит глаза с одного на другую.
— Так мы оставим его? Он холоооосый!
Марточка тянет Иру Олеговну за юбку.
— Тебе пора пить молоко и готовиться ко сну, — все еще растерянно моргая, сообщает Ира Олеговна. — А вы, Филипп…
— А я бы очень хотел переговорить с вами. Наедине.
Фил тут же становится собранным. Деловым. И мне это не нравится! Чувствую, разговор пойдет о нашей дочери!
Глава 22
Фил.
— Ирина Олеговна. Я хотел бы увидеть документы Марты. Мы с вами договаривались.
— Простите, Филипп Станиславович. Документы до сих пор в столице на девочку. К тому же… Вы должны понимать.
Она поджимает губы. Становится суровой. Разговаривает со мной так, как стоило бы говорить с одним из ее воспитанников.
Черт.
Даже усмехаюсь где-то внутри.
Как машиной времени переносит меня в прошлое.
Только вот, надо признать, детям здесь повезло больше. В нашем детдоме уютом и не пахло!
Впрочем, откуда мне это знать?
Возможно, директрисса этого заведения просто надевает маску. Перед дорогим спонсором.
А как живут в детcких домах на самом деле, мне прекрасно известно!
Черт знает, что происходит внутри. Но стоило мне впервые заглянуть в эти огромные серебрянные глаза малышки… Как все внутри просто перевернулось!
Они такие чистые. Такие наивные. И светятся таким восторгом, когда она на меня смотрит!
И я не хочу. Не хочу, чтобы эта девочка растеряла всю свою радость! Чтобы наивность ушла из ее, таких чистых, таких распахнутых всему миру глазенок!
А кому, как не мне, знать, как быстро она уходит? Что делали с девочками в детских домах! Даже думать об этом не хочу!
Челюсти и кулаки сжимаются сами по себе.
— Ирина Олеговна. Мы с вами договаривались.
— Вы должны понимать, Филипп Станиславович.
Вздыхает. Смотрит на меня холодно. Отстраненно.
— Я и без того нарушила ради вас правила. Отпустила с Вами ребенка, хоть вы ей никто. Не родственник, — добавляет, глядя на мою резко взлетевшую вверх бровь.
Никто? Так меня давно не называли! Со времен того самого детдомовского детства и почти нищенской юности!
— И я пошла на это лишь потому, что, на мой взгляд, хорошо вас знаю. Я вижу, как вы прониклись девочкой и знаю, как вы заботитесь о детях. Искренне. Не напоказ. Но вы должны понимать. Я пошла вам навстречу. И не обязана предоставлять вам никаких документов!
— Мне кажется, было бы сейчас не совсем правильно напоминать вам…
Черт! Я это просто ненавижу!
Когда кто-то кичится своей помощью.
Я ведь делаю это от души. От чистого сердца!
Но эта девочка…
Слишком уж она меня зацепила.
