– Я так боюсь всего того, что может случиться с тобой, – шепчет сестра и медленно исчезает вместе с больницей.
Чувствую кожей стягивающее ощущение от пластыря и зуд от грубых покрывал. Я не бодрствую, а нахожусь между явью и дремой. А потом вижу в изножье постели мужчину.
Он тянет ко мне руки.
Распахиваю глаза. Грудь бурно вздымается и опадает. Я резко сажусь, ощущая странное натяжение прикрепленных ко мне трубок.
– Би, – вырывается у меня, и, осознав ошибку, я тут же поправляюсь: – Пэтти.
И снова осознаю ошибку, как только комната обретает очертания. Ферма Гарреттов.
Я неспешно поворачиваюсь на бок. Тело ноет, как, наверное, и должно ныть после легкой автомобильной аварии – непривычный опыт. Через жалюзи проглядывает солнце, и я не могу понять, сейчас конец дня или начало нового.
Медленно рассматриваю комнату, отмечая не замеченные раньше детали. Она маленькая и, похоже, никому не принадлежит. Гостевая для заблудшей души. Односпальная кровать, которую я занимаю, стоит в углу. В изголовье – тумбочка с лампой и стаканом воды. В противоположном углу – письменный стол. Вздыхаю, увидев на нем свою сумку.
Дверь в комнату приоткрыта.
Коснувшись лба, шиплю. Больно. Я не обута, накрыта одеялом. Не помню, кто меня разул и укрыл. Ненавижу себя за это. В больнице это тоже было отвратительно – потеря контроля над собой и полное попадание под власть кого и чего угодно.
Я осторожно вылезаю из постели, игнорируя восстающие против этого косточки, и иду к сумке. В кармане нахожу неповрежденный мобильный.
9:30 утра. Прокручиваю в голове предыдущий вечер. Я была за рулем. Ехала от фермы к перекрестку. Увидела фуру.
Я сажусь на край постели, обняв колени и свесив голову. Пытаюсь вспомнить, как ехала на ферму. Машина была в порядке, это точно. До фермы я доехала без приключений и не встретила ни единого грузовика. Я сжимаю ладони в кулаки и закусываю губу. В голове слышится голос Льва, от которого по телу прокатывает жаркая волна стыда: «Ты живешь пережитым и боишься открыться новому».
И я попадаю в аварию. Но не попала бы, если бы просто… не была такой слабой.
Я чувствую на себе чей-то взгляд. Поднимаю голову и поворачиваюсь к приоткрытой двери. На меня сквозь щелку смотрит Эмми. У меня перехватывает дыхание.
Она наверняка будет совершенной копией Би. Возможно, еще более идеальной, поскольку не скована материнскими ошибками и достаточно юна, чтобы вырасти порядочным человеком, несмотря на уже нанесенный ей вред. Но как же больно на нее смотреть.
– Привет, – выдавливаю хрипло, – Эмми.
Она подносит руку к щеке, как и при первой нашей встрече. Мой шрам, он всегда приковывает внимание.
– Помнишь меня?
Вопрос почему-то пугает ее, и она убегает.
Я не могу торчать в этой комнате вечно, поэтому собираю свои вещи в сумку, перебрасываю ее через плечо и быстро осматриваю себя при помощи камеры на телефоне – в комнате нет зеркала. Одежда помята, на воротнике засохшие пятна крови.
Неудивительно, что Эмми сбежала от меня.
Насколько возможно, разглаживаю рубашку ладонями. Морщась, расчесываю спутанные волосы пальцами и собираю их в небрежный пучок. Затем раскрываю дверь и выглядываю в коридор. Я иду на кухню, где нахожу Льва у плиты, жарящего что-то на двух сковородах.
– Что будешь? – спрашивает он, искоса глянув на меня.
– Кофе, пожалуйста.
Лев достает с полки над плитой чашку, дает ее мне и указывает на стоящий на кухонном столе кофейник. Я наполняю чашку, не обращая внимания на нервную дрожь в руках, и тут замечаю под столом Эмми: она вроде и не прячется, но и не участвует в происходящем на кухне. Малышка складывает пазл, раскладывая на доске большие деревянные цифры. Я делаю глоток кофе. Вчера в доме, по-моему, было больше людей, но, может, я ошибаюсь, мозг отказывается вспоминать…
– Так тихо.
– Я просил об уединении. Фостер здесь. Он позаботился о твоей машине…
– Позаботился о моей машине?
– У нас в городе есть механик, член «Единства». Фостер вчера вечером эвакуировал автомобиль к нему.
– Каков ущерб?
Лев выключает конфорки и поворачивается лицом ко мне.
– Машина не подлежит ремонту.
Я ставлю кружку на стол и на миг закрываю глаза.
– Удар был настолько сильным?
– Дело не в силе удара, а в его направлении.
Лев берет тарелку и выкладывает на нее яичницу и картофельные оладьи. Вынимает из холодильника бутылку кетчупа, наливает к завтраку безбожное количество соуса и достает из ящика детскую вилку. Садится на корточки перед Эмми. Это настолько мило, что мне становится грустно.
– Сколько я должна тебе за…
– Нисколько, – отвечает Лев, встав. – Что вчера случилось, Ло?
Вопрос повисает в воздухе.
– Я увидела фуру и… запаниковала.
Он скрещивает руки на груди и в задумчивости прислоняется к стене.
– Ты ведь не помнишь первую аварию?
Качаю головой.
– Похоже, часть тебя помнит. Где-то глубоко в душе, потому что вчера вечером ты потерялась в прошлом. У тебя был взгляд тысячелетнего человека.
Я смотрю в сторону.
– Однако часть тебя усиленно пыталась выбраться из прошлого в настоящее, – добавляет Лев. – Ты можешь жить вне аварии, Ло. Ты явно этого хочешь…
– Как? – вырывается у меня.
Он не успевает ответить. Эмми выталкивает из-под стола тарелку. Почти вся яичница и половина драников остались нетронутыми, а вот кетчуп исчез. Через секунду Эмми выползает сама. Такая махонькая. В поношенной одежде: свитере с выцветшей Яркой Радугой
[21], потертых коричневых вельветовых штанишках и блеклых серых кроссовках.
Демонстративно не глядя на меня, Эмми подходит ко Льву, и он подхватывает ее на руки. Она утыкается лицом в изгиб его шеи, а он гладит ее по спине и целует в макушку.
– Кто это, папочка?
Я впервые слышу ее голос, и его звучание ошеломляет меня. Как и все малыши, слова Эмми произносит невнятно, отчего «ч» у нее превращается в «сь».
– Сестра твоей мамы, – опережаю я ответ Льва.
Эмми будто не слышит меня, выжидающе глядя на отца, поскольку только его ответ имеет для нее значение.
– Кто это? – спрашивает она снова.
Лев, похоже, колеблется. Еще раз целует Эмми в макушку, прижимается щекой к ее лбу, а потом тихо отвечает:
– Это Ло. Сестра Би.
