Стройный и хрупкий, он не очень увлекался лыжами, но любил
верховую езду. Он мог ездить только на спокойных лошадях, «лошадках для
пижонов», однако приезжал на выходные дни в ковбойской одежде.
Сейчас на нем были ковбойские сапоги, стетсон с широкими
полями, ковбойские брюки, тяжелый ремень ручной работы с серебряными клепками.
Карлотта открыла дверь и, ожидая, смотрела, как он пересекал
их двор.
– О, Харви! – воскликнула она. – Я так рада тебя видеть. Я
очень надеялась, что ты приедешь.
– Привет, Карлотта. Я как раз думал, свободна ли ты. Как
насчет хорошей прогулки верхом?
– Ты, видимо, выехал еще до рассвета?
– Конечно, червячок ранней птичке достается.
– Не думаю, что это для меня.
Он рассмеялся:
– Так будем кататься? А как насчет завтрака? Я здорово
голоден.
– Входи, Харви. У нас тут ужасная беда.
– Что?
– Ужасная беда.
– У кого беда?
– У мамы и у меня.
Он обнял ее за плечи и провел с крыльца в дом.
– Так что случилось?
– Ты знаешь Артура Кашинга?
– Я слышал о нем, – сказал он неожиданно резким голосом. –
Вообще-то я слышал, что ты здесь с ним заигрывала.
– Катались на лыжах, вот и все… Харви, он мертв. Его убили
этой ночью.
– Что?
– Я не знаю, как это сказать, но… Ну, все выглядит так,
будто это сделал кто-то из нас.
– Кто-то из вас? Карлотта, да о чем ты говоришь?
– Мама.
– Ты хочешь сказать, что твоя мать…
– Нет, нет! Я не хочу сказать ничего подобного. Я лишь
пытаюсь тебе объяснить, что случилось и что происходит.
– Твоя мать сейчас здесь?
– Нет, она в городе.
– Ладно, давай зайдем и побыстрее разберемся.
– Послушай, – проговорила она в отчаянии. – Я хочу все
сказать начистоту. Я лично не думаю, чтобы мама могла иметь к этому хоть
какое-то отношение. Я лишь пытаюсь объяснить, что есть улики, косвенные улики,
из-за которых все выглядит… Ну, выглядит плохо.
– Выдвигал ли кто-нибудь обвинение или что-то в этом роде? А
полиция?..
– О да. Полиция была, они задавали вопросы и все такое.
– И при этом давали понять, что подозревают твою мать в?..
– Маму или меня.
– Ладно, давай по порядку. Что я должен, по-твоему, сделать?
Сколько у нас времени?
– Мама была у мистера Мейсона.
– Ты имеешь в виду Перри Мейсона?
– Да, он здесь. Он остановился в одном коттедже на несколько
дней. Это дом одного из его клиентов.
– И что говорит мистер Мейсон?
– Мистер Мейсон велел мне ничего не говорить полиции… В
общем, я так и поступила.
Харви Делано произнес с сомнением:
– Перри Мейсон – великий адвокат, очень известный юрист, но
я не уверен, что я бы это одобрил. Он привык защищать другую категорию
клиентов. Это скорее, чем что-либо другое, навлечет на тебя прямое подозрение.
– Думаю, мистер Мейсон этого и хочет.
– Да почему же?
– Потому что он думает, что моя мать стреляла в Артура, и
хочет все запутать, чтобы полиция не знала, кого арестовывать, опасаясь
ошибиться, если поспешит.
– Это позволит немного затянуть время, но ненадолго.
– Я знаю… Харви, посоветуй же, что делать. Если бы я думала,
что мать убила его, чтобы защитить меня, я бы… В общем, я не позволила бы ей
взять на себя вину.
– О чем ты говоришь?
– Именно об этом. Я не могла бы ей позволить. Я скорее взяла
бы ответственность на себя.
– Карлотта, ты что, с ума сошла?
– Нет. Если она сделала это, Харви, то сделала ради меня.
Харви сел на стул и сказал:
– Сколько у нас времени до того, как мать вернется?
– Не знаю. Наверное, полчаса.
– Хорошо. Изложи мне факты. Кого представляет Перри Мейсон?
– Ну, наверное, он представляет нас обеих.
– Это не очень хорошо.
– Я знаю.
– Это ты убила его, Карлотта?
– Боже, да нет! Харви, неужели ты думаешь, что я способна
кого-то убить? Я здорово разозлилась, но я только дала ему пощечину и ушла.
– Ладно. Его убила твоя мать?
– Все так выглядит… Я должна быть очень осторожной со
словами… Но все выглядит так, будто кто-то из нашего дома… Видимо, это сделала
какая-то женщина, но если это была мама, я не могу понять ее действий. Ее
поступки намеренно указывают на мою виновность.
– Какие, например?
– Я ехала домой и проколола колесо, бросила машину и пошла
пешком. Кто-то из нашего дома, какая-то женщина, ходила к коттеджу Кашинга,
потом подошла к брошенной машине, закинула револьвер в кусты, снова пошла к
коттеджу Кашинга и потом вернулась сюда. Правда, следы на инее были
недостаточно отчетливы, чтобы определить, чьи они, но достаточно ясны, и они
ведут к нашему дому. Мы сказали неправду полиции. Мама старалась меня
выгородить… Это самая ужасная неразбериха, какую ты можешь представить.
Поначалу я думала, что мама, говоря неправду, хотела защитить меня. А сейчас я…
О, Харви, я так боюсь, что она пытается прикрыть что-то ужасное!
– А что, если ты начнешь сначала? Расскажи мне все, что
случилось и что я должен делать.
– Я не хочу, чтобы ты что-то делал. Я только хочу, чтобы ты
понял… Это будет такая кутерьма… Мое имя появится в газетах. Будет много
сплетен, инсинуаций, будут говорить, что… Ну, я хотела, чтобы ты знал, чтобы ты
понял, а потом будь что будет.
– Хорошо, что я должен понять?
– Есть косвенные улики. Прошлой ночью иней появился где-то
около полуночи – кажется, никто не знает, когда точно. Мы с Кашингом поужинали,
и я была там. После ужина он показал мне несколько фильмов о том, как мы
катались на лыжах.
– Что дальше?
– Потом он перешел к действиям, и я поставила его на место –
или мне показалось, что поставила, – он становился все грубей и назойливей, и я
дала ему пощечину. Он схватил меня, даже блузку разорвал. Я еще раз ударила его
сильно, как могла, и вышла… У него нога была сломана и в гипсе. Если бы не это,
не знаю, что могло бы случиться. Он… Боже, Харви, казалось, ему было наплевать
на последствия.
