– Около дома не было автомобилей?
– Нет, сэр.
– А автомобильных следов?
– Был один автомобильный след. Сначала я его не заметил, а
увидел потом, когда рассвело. Автомобиль был припаркован до заморозка, а уехал,
когда на почве был иней. Поэтому и был один след выехавшего автомобиля.
– Вы заметили что-нибудь еще в свой первый приход?
– Не думаю, что много. Когда я вошел и увидел всю эту сцену,
то весь покрылся гусиной кожей. Я представил себе женщину, которая была у него
на ужине и ушла домой и…
– Почему вы думаете, что она ушла домой?
– Не могу вам сказать… Может быть, мне не о чем было больше
думать… Но что-то мне подсказывало…
– Оставим то, что вы думаете. Говорите о том, что вы
увидели.
– Я и хотел об этом сказать. Кажется, там был стакан с
губной помадой на каемке…
– Вы хотели сказать, что осмотрели стакан, разбитый об пол?
– спросил Хейл.
– Нет, я не осматривал стаканы на полу. Я не слишком уверен…
Кажется, стакан был на полу, а еще в комнате был кинопроектор. Сказать правду,
я с трудом припоминаю, что там было, а чего не было. Парадная дверь была
закрыта на защелку. Я подошел к задней двери. Она была не заперта. Я вошел,
прошел через кухню в гостиную, и первое, что я увидел, было это тело на кресле
и кровь, стекавшая на пол… Сейчас я припоминаю этот разбитый стакан. Я увидел
на нем что-то красное. Я близко не подходил, но подумал, что это была губная
помада.
– В каком положении стояло кресло?
– Футах в шести-восьми от окна, повернуто к нему спинкой.
– Сразу после того, как вы сообщили властям, вы вернулись
домой, а затем на рассвете пошли еще куда-то. Вы заходили к миссис Эдриан, не
так ли?
– Возражаю, – сказал Мейсон. – Вопрос не имеет важного
значения и не относится к делу.
– Я хочу показать отношение этого свидетеля.
– В целях перекрестного допроса? – спросил Мейсон.
– Я думаю, что суд должен принять это во внимание, – сказал
Хейл.
– Вы опять пытаетесь подвергнуть своего свидетеля
перекрестному допросу. Не делайте этого. В любом случае я допускаю, что он был
у миссис Эдриан.
– Минуту, джентльмены, – вмешался судья Норвуд. – Я уже
предупреждал вас насчет этого обмена остротами. Насколько я понимаю, вопрос
относится к тому, что он делал уже после того, как обнаружил тело, сообщил об
этом властям и ему было сказано идти домой и ждать?
– Совершенно верно, сэр. Для того, чтобы продемонстрировать
его предвзятость. Я не собираюсь защищать поведение этого свидетеля, ваша
честь, он скрыл сведения, которые должен был нам сообщить. Я не буду обращать
внимания на то, что он поступал так, исходя из стремления быть хорошим соседом.
Я прямо заявляю, что не буду возражать против перекрестного допроса этого
свидетеля. Я думаю, мистер Мейсон всерьез им займется. Сэму Баррису есть что
рассказать.
– Вы закончили излагать свою аргументацию суду? –
осведомился Мейсон.
– Я лишь хотел показать суду, что не могу защищать такое
поведение свидетеля. Зная, что вы его сейчас прямо на клочки разорвете, может
быть, предположите, что он собирался заняться шантажом и все такое прочее, я
все же не собираюсь его прикрывать. Я предоставляю этого свидетеля вам для
перекрестного допроса.
Мейсон демонстративно зевнул, затем прикрыл зевок ладонью.
– Отличная речь. Думаю, теперь вы чувствуете себя лучше. У
меня нет вопросов к свидетелю.
– Что? – не веря своим ушам, воскликнул Ивс. Мейсон лишь
улыбнулся.
Дарвин Хейл, окружной прокурор, уставился на Мейсона, словно
на человека, внезапно лишившегося рассудка.
– Никаких вопросов?
– Никаких.
– Совсем никаких?
– Совсем.
Судья Норвуд сказал:
– У нас все, мистер Баррис. Можете покинуть свидетельское
место.
Дарвин Хейл, казалось, был совершенно сбит с толку. Он
быстро посоветовался шепотом со специальным обвинителем и сказал:
– Мне очень жаль, ваша честь, с учетом обстоятельств мы
предполагали, что перекрестный допрос этого свидетеля займет значительную часть
вечернего заседания. Я…
– Вы готовы продолжать заседание? – спросил Мейсон.
– Я хотел бы просить о десятиминутном перерыве, ваша честь.
– Хорошо, – сказал судья Норвуд. – Думаю, это резонная
просьба. Объявляю перерыв на десять минут.
Когда судья Норвуд покинул свое место, Мейсон почувствовал
дрожащие пальцы Белл Эдриан на своей руке.
– Мистер Мейсон, – прошептала она, – что же вы должны обо
мне думать?!
– Я думаю, что вы сошли с ума, – сказал Мейсон отрывисто. –
Любой, кто нанимает адвоката и заставляет его строить защиту на фальшивой
версии, поступает как безумец… Вы знали, что Сэм Баррис вас видел?
– Да, он мне сказал.
– Когда пришел к вам в воскресенье утром?
– Да.
– Он пытался вас шантажировать?
– Что вы имеете в виду?
– Он хотел получить деньги за свое молчание?
– Боже мой, да нет! Он сказал, что хотел бы быть нам хорошим
соседом.
– Может быть, так оно и есть. С другой стороны, он мог
прийти и потребовать денег позже, когда вы предстали бы перед судом присяжных.
Вы глупо поступили, что позволили завлечь себя в такую ловушку.
– Что же теперь будет? – спросила она.
– Теперь у нас один шанс из тысячи… Хоть сейчас-то будьте,
по крайней мере, откровенны. Рассказывайте, что вы сделали.
– Я не знала, что Карлотта была дома. Я заглянула в гараж.
Он был пуст, потому я и решила, что она все еще в доме Кашинга. Я пошла на
кухню и выглянула оттуда из окна на дом Кашинга. Свет там был включен, а потом
я услышала женский крик. Это был крик ужаса, и я подумала о Карлотте.
– И вы оделись и пошли туда?
– Я буквально набросила на себя одежду и выскочила из дому.
– И что вы там обнаружили?
– Я вошла в дом и увидела мертвого Артура Кашинга. Я увидела
на полу сломанную пудреницу Карлотты и… В общем, я поступила так, как поступила
бы любая мать. Я подняла ее и спрятала в карман, потом осмотрела все кругом,
нет ли других улик.
– Такие улики были?
– Не знаю. Я хотела быть полностью уверенной. Протерла
места, где могли быть отпечатки пальцев. Помыла три стакана и поставила их на
полку. Я стерла отпечатки пальцев с бутылки и даже протерла платком дверные
ручки.
