– Давайте послушаем ваш крик! – повторил Мейсон.
Свидетельница обнажила зубы и, прежде чем ее могли
остановить, издала резкий, нечленораздельный крик ярости и ненависти, животный
крик, в котором не было и нотки ужаса, а только злость.
– Благодарю вас, – Мейсон с улыбкой поклонился. – Спасибо
большое, мисс Китс.
Зал суда охватило недоуменное молчание.
– Видимо, – сухо сказал судья Норвуд, – свидетельница,
эмоциональный человек с натянутыми нервами, посчитала возможным не ждать, как
распорядится суд. Таким образом, возражение теряет силу.
– Можете продолжать, мистер Мейсон.
– Мне не нужно будет этого повторять? – спросила судью
Мэрион Китс.
– Вы свидетель. Вам будут заданы вопросы. Вы должны только
отвечать на имеющие отношение к делу вопросы. Другая сторона и суд позаботятся,
чтобы ваши права были защищены. Если бы вы сохраняли терпение и молчание, то я
поддержал бы возражение.
– Извините, ваша честь, у меня взвинчены нервы. Я хотела бы
проконсультироваться с адвокатом, прежде чем отвечать на другие вопросы. Все
это часть кампании шантажа с целью нанести ущерб моей репутации. Мистер Мейсон
столько наговорил, когда мне вручали повестку. Я думаю, у меня есть право на
адвоката. Мне сказали, что нельзя пользоваться повестками суда для того, чтобы
привлекать к делу тех, кто ничего об этом не знает.
Хейл толкнул локтем Ивса и ухмыльнулся. Судья Норвуд
произнес:
– Вы правы в своем общем понимании закона. Человек, которому
известны какие-то факты по делу, обязан выступить свидетелем, когда его
вызывают. Но нельзя никого затаскивать в суд с единственной целью… Пока
воздержусь от дальнейших комментариев. Мистер Мейсон, вы имеете что-либо
сказать?
– Если она хочет адвоката, то надо согласиться, – сказал
Мейсон.
– Хорошо, сейчас вы освобождаетесь от дачи показаний, –
обратился судья Норвуд к Мэрион Китс. – Проконсультируйтесь с адвокатом и
возвращайтесь сюда завтра в десять утра, если хотите, то с адвокатом.
Вы хотите вызвать других свидетелей, мистер Мейсон?
– Я хотел бы завершить выступление со своей стороны, ваша
честь, но есть некоторые технические вопросы, по которым обвинение оставило
очень большие пробелы, улики, которые окружной прокурор посчитал, видимо,
возможным опустить.
– О чем вы? – спросил Хейл. – Я ничего не опускал.
– Опускали. Вы не включили в дело кресло на колесах, в
котором было обнаружено тело.
– Я включил улики по всем фактам, касающимся кресла. Само
оно большое и громоздкое, поэтому я не видел причины, чтобы…
– Вот именно, – вмешался Мейсон. – Это кресло – одна из
самых важных улик по данному делу, а окружной прокурор ограничился
свидетельством шерифа о том, что в шинах кресла не было осколков стекла.
– Хорошо, – сказал Хейл. – Готов удовлетворить эту прихоть.
Если он хочет включения кресла в дело, пожалуйста… Шериф, принесите,
пожалуйста, кресло.
– То есть вы хотите вновь открыть дело с вашей стороны? –
спросил Мейсон.
– Да. Сейчас принесут кресло, и я включу его в дело в
качестве улики.
– Очень хорошо.
Шериф принес кресло из комнаты для вещественных
доказательств, что была рядом с залом суда.
– Вот оно.
– Хотите, чтобы шериф прошел на свидетельское место и
присягнул? – осведомился Хейл.
Мейсон пожал плечами:
– Если вы говорите, что это то самое кресло, то я согласен.
– Тогда все.
– Сейчас я хотел бы вызвать Сэма Барриса в качестве своего
свидетеля, – заявил Мейсон.
– Вашего свидетеля? – удивленно переспросил Хейл.
– Вот именно.
– Хорошо, – согласился судья Норвуд. – Мистер Баррис, вы
вызываетесь как свидетель защиты. Вы уже приводились к присяге по данному делу,
так что снова присягать не надо. Начинайте, мистер Мейсон.
Мейсон указал на запачканное кровью кресло рядом со
свидетельским местом:
– Мистер Баррис, как вам кажется, это то кресло, в котором
было тело Артура Кашинга, когда вы вошли в его коттедж рано утром третьего
числа?
– Да, сэр.
– Нет ли в нем каких-либо изменений по сравнению с тем
моментом?
– Нет, сэр.
– Мистер Баррис, находились ли вы в зале суда несколько
минут назад и слышали ли, как вскрикнула свидетельница Мэрион Китс?
– Я не слышал ее крика, – ответил Баррис. – Я слышал
какое-то слабое восклицание, которое не назвал бы криком. Мистер Мейсон, быть
может, вы попытались заставить эту женщину кричать для того, чтобы я мог ее
опознать. Могу сразу сказать, что ни один произведенный здесь в зале звук
совсем не походил на крик, который я слышал тогда.
– Давайте ясно установим, – сказал Мейсон. – Насколько я
понимаю, когда вы услышали, как в Артура Кашинга бросили зеркало, то никто не
кричал?
Хейл вскочил на ноги.
– Не отвечайте, не отвечайте! – прокричал он свидетелю, а
затем, обернувшись к суду, заявил: – Ваша честь, я возражаю. Это неправильный
допрос свидетеля. Используются неподтвержденные факты. Он требует от свидетеля
делать выводы, основываясь на предположениях, обратных тому, что действительно
произошло. Известно, что никакая женщина и никто иной не бросали зеркало в
Артура Кашинга. Зеркало бросил Артур Кашинг в последней отчаянной попытке
защититься, а затем его застрелили.
– Не вдаваясь в суть различных противоречий, – сказал судья
Норвуд, – я поддерживаю возражение, поскольку от свидетеля требуют выводов. Он
может сообщить, когда он услышал крик по отношению к моменту, когда раздался
звон разбитого стекла.
– Хорошо, – согласился Мейсон. – Я переформулирую свой вопрос.
Как вы сопоставили бы по времени крик со звоном разбитого стекла?
Сэм Баррис поколебался:
– Трудно расставить все по порядку в собственной голове,
когда только что проснулся.
– Понимаю вас. И все же постарайтесь, мистер Баррис.
– Ну, насколько я помню, я услышал звон стекла, потом
выстрел. Затем я лежал, почти заснув, и только какое-то время спустя я услышал
женский крик.
– А сколько времени вы лежали, засыпая?
– Может быть, несколько секунд.
– Около минуты?
– Может быть, больше минуты.
– Пять минут?
Баррис задумался.
