Мейсон поднял брови, запустил пальцы левой руки в свою
шевелюру.
– Что за беда? – спросил он.
Миссис Эдриан начала лихорадочно:
– Я знаю, что у вас очень высокие гонорары, мистер Мейсон,
но я отнюдь не бедна. Я знаю также, что вы приехали сюда, чтобы отдохнуть, что
ужасно переутомлены, что вы стараетесь держаться особняком и не общаться здесь
ни с кем, что вы можете отказаться даже выслушать это дело, и все же я… я
должна поговорить с вами… Счастье моей дочери… Все зависит от вас.
– Что это за дело? – спросил Мейсон.
– Убийство.
Лицо адвоката смягчилось.
– Вот теперь мы начинаем приближаться. Входите.
– О, мне так неудобно, мистер Мейсон.
– Входите, входите, – гостеприимно сказал Мейсон. –
Садитесь. Вы пока располагайтесь здесь, а я тем временем приму душ, побреюсь,
оденусь и смогу, по крайней мере, выслушать вас…
– Боюсь, на это не будет времени, – сказала она. – У меня
сейчас каждая минута на счету. Я… я бежала сюда всю дорогу.
Мейсон указал на стул:
– Садитесь. Хотите сигарету?
Она отрицательно покачала головой.
Мейсон достал себе сигарету, убедился, что ей удобно сидеть,
и сам расположился в кресле, натянув на себя халат, глубоко затягиваясь и
поглядывая на нее сквозь облачка дыма поблескивающими глазами.
– Продолжайте, – сказал он. – Рассказывайте.
– Я вдова, мистер Мейсон. Я живу со своей дочерью,
Карлоттой. Мы живем здесь, у озера, в коттедже. Это наша собственность. Моей
дочери двадцать один год. Ее отец умер, когда ей было шестнадцать. Я старалась
быть ей хорошей матерью. Я…
– Вы хотели рассказать мне об убийстве, – резко перебил
Мейсон, – и вы сказали, что времени мало.
– Да, да, я знаю. Я хочу, чтобы вы поняли все о Карлотте.
Она хорошая девушка.
Мейсон отозвался на это сообщение простым отрывистым кивком.
– У нее есть приятель в городе, который очень ею увлечен. Он
молодой адвокат в начале своей карьеры. Он был бы то, что надо… Я думаю, он
очень ее любит.
– А убийство? – поторопил Мейсон. – Кого убили?
– Артура Кашинга.
Мейсон поднял брови:
– Вы имеете в виду сына банкира, который собирается строить
курорт?
– Да, это он.
– И что же случилось?
– Моя дочь обычно каталась с Артуром Кашингом на лыжах.
Ничего серьезного. Это была для нее просто мужская компания. Но я думаю, что
он-то был очень увлечен Карлоттой, но… но не в том смысле, как тот, другой
мужчина.
– В каком смысле? – спросил Мейсон.
Она взглянула ему в глаза и сказала:
– Ну, можете назвать это биологической потребностью, если
хотите. Артур Кашинг был из таких людей. О нем здесь ходит много слухов,
которые нельзя оставлять без внимания. Это профессиональный волк, использующий
свое положение, деньги, власть, чтобы добиться того, чего он хочет. Если он
может заполучить свое, он берет без всяких угрызений совести, или…
Мейсон заметил:
– Вы смотрите на животное под названием «мужчина» с точки
зрения матери, у которой дочь на выданье. Ведь все мужчины более или менее…
– Нет, пожалуйста, мистер Мейсон, поймите меня правильно. Я
широко смотрю на вещи. Я не ханжа. Я знаю, что реальная жизнь не всегда
совпадает с теорией, но Артур Кашинг был… животным.
– И все же вы позволяли Карлотте общаться с ним?
– Да нет, мистер Мейсон… О, вы делаете все это ужасно
трудным для меня.
– Вы сами все усложняете, – заметил Мейсон.
– Вам никогда не понять, мистер Мейсон, чувства матери,
видящей, как ее ребенок вдруг становится взрослым. За ними нужно постоянно
следить в тот период, когда они достигают физической зрелости, а затем вдруг
приходит духовная зрелость и… и вы уже не осмеливаетесь следить за ними. Если
вы это делаете, то вы разбиваете свое и их сердце или же вынуждаете их
действовать самостоятельно.
Девушка, конечно, должна кое-чему научиться сама. Она должна
приспосабливаться к жизни, расстаться с детством, становясь молодой женщиной. И
если в этот период жизни она чувствует, что за нею следят, опекают и
расспрашивают, у вас мало что получится, и вы можете нанести дочери
непоправимый вред. Ведь так легко безнадежно испортить отношения между матерью
и дочерью. Вы можете полностью уничтожить привязанность. Вы можете сохранять
какую-то видимость уважения, но любовь убита.
– Хорошо. Вы говорите, а время идет. Я понял, что вы имеете
в виду.
– Вы можете знать это, – возразила она, – но вы никогда
этого не поймете, не будучи матерью.
– Для пользы дела, – сказал Мейсон, – признаем, что это так.
Вы правы, я никогда не смогу стать матерью. Так что же случилось?
– Карлотта знала все о репутации Артура Кашинга. Несмотря на
его «успехи» у девиц определенного толка, он предпринимал определенные шаги в
отношении Карлотты и… – тут миссис Эдриан гордо выпрямилась, – ничего не
добился. Но ей нравилось давать отпор, а он представлял собой опасный вид
мужского динамита, с которым ей хотелось поиграть.
– Я слышал, что Кашинг сломал лодыжку.
– Да, он сломал лодыжку, и она была у него в гипсе. Он мог
передвигаться на костылях или в кресле на колесах… У него была кинокамера, он
снимал фильм во время катания с Карлоттой. И вчера вечером он пригласил ее
поужинать с ним и посмотреть этот фильм.
– А вы что на это сказали?
– Мистер Мейсон, это была для меня самая трудная вещь в
жизни, но я не сказала ничего, ни слова. Я старалась вести себя абсолютно
естественно, но я, конечно, знала, что должно было случиться. Он был настоящим
джентльменом до тех пор, пока ужин не был накрыт и прислуга не ушла. Затем он
стал настойчивым, и когда ему все равно не удалось задуманное, то он… ну, он
подтвердил свою репутацию.
– И что же случилось?
– Я не знаю подробностей, мистер Мейсон. Я не спрашивала
Карлотту. Может быть, вам она скажет. А я не хочу спрашивать. Я знаю лишь, что
она вернулась домой, одежда на ней была порвана и она была очень разозлена.
Возможно, она дала ему пощечину – и сильную.
– Продолжайте.
– Слава богу, у нас с Карлоттой нормальная, цивилизованная
дружба. Она рассказала мне о случившемся, и мы обе постарались увидеть смешную
сторону этого дела. Это было неприятное приключение, но нам удалось придать ему
комический оборот, в духе Красной Шапочки и Серого Волка. Потом мы выпили и
легли спать, но я видела, что Карлотте не по себе, и я пошла спать к ней.
