Мэтью казалось, что он полностью потерял счет времени, когда охранник пришел к их камере с цепями наперевес, открыл дверь и сказал ему: «На выход».
Мэтью встал и повиновался. Охранник сначала закрыл дверь камеры, а затем позаботился о безопасности, сковав цепями запястья и лодыжки молодого человека. Его сокамерники, которых он в то время развлекал историями о своем детстве в Нью-Йорке в приюте для мальчиков и о деле Рэйчел Ховарт в Фаунт-Ройале, приникли к прутьям решетки. Сломанный Нос, которого, как Мэтью узнал, на самом деле звали Томас Лири, неудачливый борец и бывший плотник, крикнул:
— Спокойно, парень! Уклонись от всего, что они в тебя бросят!
— Шевелись, — скомандовал охранник, толкнув Мэтью в спину.
Пока они шли по коридору, отовсюду раздавались грубые голоса, обрывочные проклятья и ругательства. Из клеток вылетали сочные плевки, нацеленные не на Мэтью, но попадавшие на него точно так же. Охранник использовал свою дубинку, очень похожую на ту, с которой не расставался Диппен Нэк, чтобы отбить наглецам пальцы, обвивавшие прутья. Возможно, ему удалось даже сломать несколько, учитывая то, какие болезненные вопли издавали заключенные. Мэтью с трудом дождался, пока следующая дверь откроется, затем его протолкнули в пахнущее чистотой помещение с зарешеченными окнами, через которые пробивался скудный дневной свет. По его интенсивности молодой человек сделал вывод, что сейчас около полудня. В это время тощий охранник приставил свою дубинку к подбородку Мэтью, и второй страж снял цепи с его лодыжек и запястий.
Затем его повели через длинный проход, украшенный написанными маслом картинами различных известных художников. На портретах были изображены люди с большими головами и осторожными глазами.
Вскоре молодого человека привели в комнату, где за столом сидел чиновник с важным, официальным видом прямо напротив стены, на которой висело множество книжных полок. Там стоял в ожидании Гарднер Лиллехорн, одетый в темно-коричневый костюм, а из его темно-серой треуголки торчало красное перо. За ним находилась пара тяжелых дубовых дверей, через которые Мэтью доставили в это здание, а за далее всего семь ступеней отделяли его от улицы.
— Судья Гринвуд, — сказал Лиллехорн. — Встретится с вами сегодня.
— Удачи тебе, — хмыкнул охранник, подавшись вперед и положив руку на плечо молодому человеку, как будто являлся его заботливым старшим братом.
Слабый лондонский свет был достаточно силен, чтобы ужалить глаза Мэтью, когда он вместе с Лиллехорном вышел из здания тюрьмы. Дождь прекратился, но воздух был холодным и липким, облака темнели над городом, и в своих невольнических лохмотьях молодой человек мгновенно продрог до костей. Экипаж — снова с зарешеченными стеклами — ждал у тротуара, а рядом с ним стоял охранник в шапке из волчьей шерсти, держащий дубинку.
— Это необходимо, — пояснил Лиллехорн, прочитав выражение лица Мэтью. — Полезайте внутрь и молчите.
Молодой человек сделал, как ему сказали, причем, подчинился он с радостью. Охранник сел рядом, а Лиллехорн занял место напротив. Затем помощник главного констебля Лондона постучал по крыше своей тростью с серебряным набалдашником в виде львиной головы, и экипаж тронулся.
Хотя солнце было почти полностью скрыто за потоком облаков, этот день не был ни дождливым, ни туманным. Света было немного, и за счет облачности он казался бледно-синим, но даже при таком освещении Мэтью, наконец, получил возможность рассмотреть город более детально, пока двигался экипаж. Во-первых, здания были большими и стояли друг к другу почти вплотную. В Нью-Йорке такие Колоссы не встречались. Тут располагались предприятия всех видов и подвидов, вписываясь в невероятный, головокружительный пейзаж массивных зданий. Две конюшни в пределах одного квартала? Горны и наковальни двух кузнецов сразу? Тут — загон для скота, здесь — магазин свадебных платьев. Магазин производителя треуголок рядом с лавкой оружейника, рыболовный магазин и бутик товаров с востока, где можно было приобрести веера или кимоно всех мастей и оттенков — поразительное разнообразие необычных вещей манило посетителей витриной. Три таверны стояли в шахматном порядке близко друг другу. Две из них находились через улицу прямо напротив. Мэтью понял, что здесь, наверное, больше сотни таверн на каждом углу со своими звонкими названиями: «Сумасшедший Попугай», «Удовольствие Авраама», «Беспокойная Сова». Молодой человек подумал, что мог по попробовать «Сову», когда выпутается из всей этой истории: судя по названию, место могло прийтись ему по вкусу.
Но сможет ли он найти эту конкретную таверну снова? Даже с инструкциями? Эти улицы были настоящим лабиринтом: одна перерезала другую, сужалась, потом расширялась и сужалась снова, утопая в тени колонн и башен, изгибаясь, чтобы пересечь очередную улицу, ломала свою брусчатку под копытами проезжающих по ней экипажей, тормозя повозки на пути и заставляя водителя бороться с упрямыми животными, дальше бежала и утыкалась в большую лужу, заполненную мутной водой, как болото, а после и вовсе пропадала из виду. И везде было столько карет, вагонов, повозок — некоторые прочные, некоторые легкие, как тележки для борделей! Мэтью представил себе, что могло бы случиться, окажись хотя бы треть всех этих возниц на Бродвее. В этом случае вся улица рухнула бы к могилам Адама и Евы! В ограниченных пределах видимости молодого человека было различимо, что везут грузовые экипажи: уголь, лесоматериалы, туши скота, кирпич, стройматериалы, какие-то мешки, ткани, гравий и даже массивный церковный колокол.
А люди и их шум, даже — без пьяных криков или дикого смеха — казались такими громкими, что окна должны были вылететь из рам, а стекла разбиться и упасть к ногам нескончаемой армии людей, марширующей по улицам, хотя не одна армия не была бы столь хаотичной. Нищие здесь, нищие там… ноги или руки по какой-то причине отсутствуют — возможно, после реальной войны или страшной болезни. Джентльмены и дамы в своих аккуратных нарядах прогуливались по улицам, хотя в таком людском потоке Мэтью считал прогулку борьбой за возможность перемещаться через людские массы. Двое мужчин с окровавленными кулаками вывалились из таверны «Господин Медведь», и толпа накинулась на них с замечаниями. Какой-то рисковый музыкант дерзнул играть незатейливые мотивчики на улице. Молодая девушка с длинными каштановыми волосами стояла на крыше и смотрела, как река жизни течет внизу.
Наконец, Мэтью окончательно вымотался, пытаясь просто рассмотреть город, и его природное любопытство позволило отвести глаза в сторону и сконцентрироваться красном пере Лиллехорна.
— Я чувствовал то же самое, когда вернулся сюда после столь долгого времени, — сказал Лиллехорн с понимающей полуулыбкой. — Я забыл, что Нью-Йорк — небольшая деревенька по сравнению с этим, — экипаж вдруг резко остановился.
— Ох, Боже милостивый! — воскликнул он с напряженным выражением лица и стукнул тростью по крыше.
— Затор впереди, сэр, — сообщил возница через перегородку. — Похоже, вагон с элем сломался. Люди собираются вокруг и поднимают бочки.
— Да ради всего святого! — Лиллехорн в смятении снял треуголку с блестящих глянцем волос. — Можно найти другой маршрут?
