— Квиты мы! — прокричал Джерриган на весь коридор, чтобы человек в позолоченной маске — или призрак — мог услышать его с такого расстояния. — Турк Джерриган делает свои дела и никому не причиняет никакого вреда!
— Приятно слышать, — сказал Мэтью, хотя в ушах его все еще звенело от полученных ударов.
Чтобы дополнить свое отпущение, Джерриган хлопнул Мэтью по плечу, как если бы они были близкими друзьями и ели хлеб с одной буханки. Мэтью на мгновение подумал, что Джерриган собирается обнять его, однако тот не стал этого делать, а повернулся к четверым злодеям, напавшим на него.
— Вы все! — проворчал он. — Позор на ваши головы! Особенно на твою, Иона Фалкнер! У тебя жена и трое детей там, снаружи!
— Две жены и пятеро детей, — поправил человек по имени Иона Фалкнер.
— Аххххх, Дьявол со всеми вами! — Джерриган махнул рукой на группу этих людей с нескрываемым отвращением, и особенно исказилось его лицо при виде человека с изуродованным шрамом лицом, когда этот худосочный заключенный попытался выйти из камеры, а Фалкнер и остальные уже расходились по местам.
— Позволь помочь тебе, — сказал Старая Победа, внезапно возникнув рядом с Мэтью, и извращенно облизнул губы, но Мэтью хватило сил и здравого смысла, чтобы отказаться. С ботинками в руке он вернулся на свое место на сене. Люди расступались перед ним, другие же, видя, как он болезненно морщится, готовы были прийти на помощь, но медлили, бросая испуганные взгляды на коридор.
Но если Альбион там и был, он не появился снова.
Уснуть в эту ночь было невозможно. Мэтью снова надел свои ботинки, потому что этот предмет — единственное, что связывало его с внешним миром. Разговоры все продолжались, ощущение времени полностью потерялось, потому что время здесь не имело значения — его определяли только по догорающим свечам.
— Я все еще уверен, что Альбион его пометил! — сказал пучеглазый узник, чье имя Мэтью не расслышал.
— Пометил его для защиты от таких, как вы, — ответил Уайлер. Он сконцентрировал внимание на Мэтью, который устало потирал синяки на шее. Боль в челюсти и ушибленных костях была ужасной, и он чувствовал, что вот-вот может упасть в обморок, однако образ Альбиона все еще ярко стоял в его голове. Уайлер понизил голос до шепота и спросил: — Что ты сделал там, наверху, чтобы перейти дорогу Альбиону?
— Не имею ни малейшего понятия.
— Вся тюрьма будет знать об этом к рассвету! Возможно, это даже поможет нам раздобыть немного клятой кормежки, — их секция была пропущена этим вечером, столовая была уже пуста. Лицо Уайлера просветлело. — Можем стать теми, кого здесь называют знамениториями.
— Знаменитостями, — поправил Мэтью. Его глаза продолжали смотреть вперед, в коридор, который скрывался во тьме, потому что слабый свет свечей до него не дотягивался. Да и узники старались не подбираться туда со своими фонарями, потому что боялись вновь натолкнуться на призрачную фигуру.
— Да, точно. Ну… говоря по правде, я не знаю, враг тебе Альбион или друг, но стоит прокатиться на этой лошадке, раз уж оседлал ее.
Мэтью кивнул. Весь этот эпизод стал казаться ему кошмарным сном. Что на самом деле он такого сделал, чтобы привлечь к своей персоне внимание Альбиона, он ведь в Лондоне всего несколько дней, и все это время провел в заключении? И главный вопрос: кто такой этот Альбион, черт его побери? Не говоря уже о том, как он умудрился пробраться в недра Ньюгейтской тюрьмы — такой трюк нелегок даже для призрака.
— Господи, мне только что пришла в голову мысль! — сказал Уайлер, и его волнение усилилось. — Мы могли бы сделать заявление об этом для «Булавки»!
Затем он лег на матрас и уставился на треснувшие камни над головой, прислушавшись к тому, как умолкает общий гомон. Две свечи уже догорели и теперь зашипели. Уайлера вновь разобрал приступ кашля, он сплюнул кровью и посмотрел на красное пятнышко на своей руке. Затем вдруг слизал кровь со своей ладони, как будто не желал оставлять этому месту ни единой частички себя.
Мэтью лежал на боку на сене. Он понял, сколько всего произошло с тех пор, как он покинул Нью-Йорк, начиная с этого проклятого бала Дамоклова Меча в Чарльз-Тауне, и понял, что если будет думать об этом слишком много, то попросту потеряет рассудок. Агентство «Герральд»… Берри… Хадсон… его друзья в Нью-Йорке… все, что он пережил, все, через что прошел, не сломило его, и он не позволит себе сгинуть от лезвия меча какого-то замаскированного маньяка, который указал на него в жесте дружбы или вражды. Это было слишком для его разума, который и так был травмирован чересчур много раз за это долгое путешествие…
В какой-то момент он побоялся, что расплачется прямо здесь, в этом логове преступников, но сдержался, понимая, как будет тогда выглядеть.
Шесть месяцев в этом Аду? Как же ему выдержать хотя бы день?
Он услышал рыдания. Сначала молодой человек подумал, что это плачет он сам, и был так встревожен этим, что сжался в комок и прижал колени к подбородку.
Но это был не он — осознание этого пришло еще через минуту. Это был какой-то другой заключенный в соседней камере. Кто-то, кто, похоже, тосковал по своей семье в этих стенах и у кого была причина оставаться здесь многие годы или провести здесь оставшуюся часть жизни.
И все же Мэтью продолжал зажимать себе рот, чтобы не расплакаться. На всякий случай.
Глава тринадцатая
— Мэтью Корбетт! Тащи свою задницу сюда!
Наглый окрик принадлежал стражу Боудри, который стоял под аркой в своей кожаной треуголке, сильно наклоненной набок, и со своей опасной дубинкой, обклеенной битым стеклом. Одним плечом он вальяжно привалился к стене. Позади него маячил второй стражник — худой вытянутый человек, которого Мэтью прежде не встречал за все три дня, проведенные в Ньюгейте.
— Когда зовет этот, лучше двигаться быстро, — посоветовал Уайлер, и Мэтью заставил себя подняться. Цепи при этом показались только тяжелее, хотя, возможно, дело было в том, что его рацион теперь состоял из жидкой коричневой кашицы и куска кукурузного хлеба в день. Впрочем, питательности добавляло то, что в кукурузном хлебе можно было найти множество долгоносиков. Уайлер решил, что так, пожалуй, даже лучше, и Мэтью волей-неволей пришлось с ним согласиться, ибо ничего другого все равно не предлагалось. Мэтью попробовал местную воду, его тут же вырвало ею. Попробовал снова — на этот раз от невыносимой жажды, и теперь просто старался не думать о том, что плавает у него внутри.
— Пошевеливайся, рыбья наживка! Я тут состариться успею, пока ты дойдешь!
Мэтью прошел по ступеням туда, где его ожидали двое охранников. Он прекрасно знал, что за ним наблюдают — в последние два дня после появления Альбиона за ним наблюдали постоянно, а также перешептывались и глядели с опаской. Никто не знал, что нужно было сделать этому молодому человеку, чтобы привлечь внимание Альбиона, но новость о том, что он его привлек, уже распространилась по всему Ньюгейту, хотя ни Боудри, ни кто-либо другой из местных стражей об этом не упоминал. Возможно, они придерживались политики умышленного игнорирования или незнания.
