Однако больше Девейн-младший о своем отце не сказал ни слова.
Теперь же казалось, что знакомство неизбежно, поскольку, когда сын контр-адмирала и нью-йоркский решатель проблем приблизились к особняку, входная дверь открылась, и в дверном проеме показалась фигура в длинной белой ночной сорочке с фонарем.
— Кто там? — воскликнула фигура. Тонкий голосок принадлежал мужчине и звучал пронзительно и испуганно.
— Это Джулиан, — был ответ. Затем последовала саркастичная добавка: — Я дома. Снова.
— Юный Джулиан? Почему… я… юный Джулиан?!
— Он самый. Как дела, Уиндом?
— Кажется… должно быть, мои глаза обманывают меня… и мои уши тоже!
Мэтью и Джулиан стояли на первых ступенях крыльца. Старик в белой ночной сорочке спустился, чтобы встретить гостей. Ноги его едва гнулись от старости. Он поднял фонарь, чтобы внимательно рассмотреть лица визитеров.
Когда он удостоверился в том, кого перед собой видит, его высушенное временем лицо вытянулось, глаза округлились, а ореол седых волос, которые трепал ветер, стал выглядеть совершенно дико.
— Господи! — выдохнул он, тут же затаив дыхание. — Юный Джулиан вернулся домой!
— Привет, Уиндом. — Джулиан протянул руку и быстро похлопал старика по плечу. В этом невинном жесте было столько любви, что Мэтью на миг оторопел. — Лучше бы нам спрятаться от этого холода в доме, не находишь?
— О… да, сэр! Да, конечно! Но… что это был за ужасный шум?
— Ничего, просто ад замерзает, — хмыкнул Джулиан. — Помнишь, я сказал, что вернусь сюда, только когда это произойдет?
— О… я… я помню это. — Уиндом, очевидно, был слугой или дворецким. И он все еще не мог поверить в то, что разговаривает с Джулианом, хотя всего лишь пару мгновений назад рассматривал его в желтом свете фонаря.
Мэтью решил, что его напарник, пожалуй, мог по праву считаться одним из призраков этого дома.
— Да, — сказал Уиндом через несколько секунд. — Здесь холодно. Пожалуйста… заходите.
Они вошли в дом, миновав дверь с большим медным молотком в форме якоря. Как только они оказались внутри, дверь за ними захлопнулась, и Уиндом принялся зажигать от фитиля своего фонаря другие светильники в комнате. Когда освещение усилилось, Мэтью увидел, что они стоят посреди вестибюля с черным лакированным полом и эбеновой бревенчатой лестницей, ведущей наверх. Всевозможные красочные сигнальные флаги висели на настенных крюках у верхних ступеней, а главной достопримечательностью этого помещения был стол с мраморной столешницей, на котором высилась замысловатая модель линейного корабля
[4] с множеством парусов, бортовых портов и боевых орудий. Вся конструкция занимала около трех футов в длину.
Джулиан двинулся вперед. Похоже, не дожидаться приглашения было одной из характерных черт его натуры. Он распахнул раздвижную дубовую дверь справа и вошел в другую комнату. Рядом с ним плелся Уиндом, несший пару фонарей. Мэтью услышал, как с глухим стуком открылась и закрылась еще одна дверь — на этот раз на втором этаже. Он решил, что контр-адмирал вот-вот появится в поле зрения.
Мэтью вошел в комнату вслед за Джулианом и Уиндомом. Похоже, это помещение было отведено под библиотеку или рабочий кабинет. Огни фонарей игриво прыгали по множественным книжным полкам и большому столу с бумагами, что были сложены аккуратными стопками. Рядом стояла чернильница с запасом перьевых ручек — все под рукой. Также Мэтью заметил несколько черных кожаных кресел, обращенных лицом к столу. На его вкус, они казались, скорее, отталкивающими, чем удобными. На полу лежал темно-синий ковер, казавшийся бескрайним. Тяжелые шторы того же оттенка занавешивали окно. Серокаменный камин, в котором дотлевало несколько углей, не давал значительного тепла. На стенах висели работы маринистов в позолоченных рамах. Мэтью обратил внимание на изображение огромного корабля, несущегося по волнам сквозь бурю, а над ним грозовые тучи обрушивали на море разряды молний.
— Иисус, спаситель наш, что здесь происходит?
Это был не крик, а, скорее, рычание, исторгнутое из глубин утробы.
Джулиан повернулся к двери с застывшей на губах улыбкой.
— Доброе утро, отец, — сказал он, попутно сняв свою треуголку, отведя ее в сторону и изобразив полный фальшивой приветливости поклон. Мэтью решил, что его спутник очень не вовремя решил подурачиться.
— Когда рядом ты, — ответил пожилой мужчина с крупным лицом и квадратным подбородком, походившим на обветренный морской утес, — ничего доброго быть не может.
Контр-адмирал Гарретт Девейн был облачен в длинный — в пол — плащ прямо поверх ночной сорочки. В правой руке он держал корабельный фонарь. Мэтью решил, что он, должно быть, сорвал свой плащ с манекена, стоявшего возле кровати, потому что на ткани не было ни следа помятости, которая обычно появляется во время носки. Плащ был темно-синим, с высоким воротником. Вся его грудь была украшена золотистыми узорами. На нем красовалось целых двадцать золотых пуговиц спереди и по четыре на каждой манжете в золотую полоску. Слева, над сердцем, каждый удар которого был посвящен Англии, сияли многочисленные золотые и серебряные медали разных размеров в форме морских звезд. Мэтью подумал, что если бы все высокопоставленные офицеры командования носили такие плащи, то в государственной казне не осталось бы золота для постройки кораблей, и командовать им пришлось бы чем-то вроде «Свиного Рыла».
Стало очевидным, что юный Джулиан был сыном своего отца — по крайней мере, внешне. В их лицах наблюдалось много схожих черт, цвет глаз был почти одинаковым, линия роста волос совпадала, как и их густота. Насчет их цвета сказать было трудно — Гарретт, которому, по мнению Мэтью, было глубоко за пятьдесят, был уже совсем седым. Лицо контр-адмирала, несмотря на его внешнее сходство с сыном, рассказывало яркую историю его прошлого: на нем читалось множество морских путешествий, кожа была сильно обветрена, черты заострились и стали похожи на опасные рифы. Глубокие борозды морщин на лбу и в уголках его свирепых глаз говорили о жизни, полной беспокойства. Неизвестно, что тревожило его сильнее: дальние плавания, поведение экипажа, состояние судов или же содержание оных. Так или иначе, Мэтью подумал, что этот человек не просто так цепляется за свои регалии, которые достались ему за непростую службу. Похоже, контр-адмирал считал, что носит награды по праву, и гордился этим.
Мэтью подумал, что этому человеку явно пришлось пройти через множество штормов, вроде тех, что изображены на картинах в этой комнате. И, вероятно, контр-адмирал вышел живым не из одного морского сражения.
Глаза Девейна-старшего внезапно сфокусировались на юном решателе проблем и начали вытягивать из него душу с силой водоворота.
