Пока Мэтью думал об увечьях Пола, тот судорожно вздохнул, попытавшись проглотить слюну. Звук напоминал бульканье утопленника, борющегося за жизнь из последних сил. Глаза Пола были налиты кровью от напряжения, которого ежеминутно требовала от него сама жизнь. Мэтью подумал, что от таких увечий вполне мог помутиться рассудок, но Пол, похоже, был в здравом уме. По крайней мере, он, определенно узнал своего брата: потянувшись, он ухватился за руку Джулиана и прижал ее к своей щеке.
— Теперь нам придется умыть тебя, прежде чем снова уложить спать, — презрительно фыркнул Гарретт.
Это был момент, когда всем показалось, будто в центр комнаты ударила молния. Мэтью почувствовал, как громовой раскат отдается в его костях, ему почудилось, что к смраду китового жира, исходящего от фонарей, примешивается ржавый железистый запах бедствия, которое должно было вот-вот обрушиться с небес.
Но… все прошло. Мэтью подумал, что во время этой миссии им придется выдержать еще множество штормов, но здесь, в этой комнате, заключенный в слабые, но такие сердечно трогательные объятия Пола, Джулиан не позволил плохому человеку показаться из глубин своей души.
По крайней мере, не до конца.
Джулиан погладил брата по голове свободной рукой.
— Надзиратели в этой мрачной тюрьме хорошо с тобой обращаются? — спросил он.
Пол, вероятно, намеревался посмеяться над этим, однако вместо смеха произвел на свет очередное ужасающее бульканье. Он посмотрел на Джулиана, и Мэтью с удивлением заметил искорку веселья в его измученных глазах.
— Могу я предложить джентльменам чай, сэр? — спросил Уиндом.
— Святые небеса, конечно, нет! — взревел контр-адмирал. — Они уже уходят. Мы не потерпим здесь содомитов, оскверняющих мир Божий, верно, Пол?
Старший сын не отвечал, он лишь продолжал держать руку Джулиана прижатой к своей щеке. Его глаза закрылись, и, возможно, он скрылся от мрачной действительности в воспоминаниях о временах светлой молодости, когда Божий мир предлагал бескрайние возможности обоим братьям.
Уиндом подошел, взял синюю миску и вылил ее содержимое в большой глиняный горшок, прикрепленный к спинке колесного кресла, после чего тут же вернул ее на место. Мэтью не мог не задаться вопросом, сколько раз за день — и за ночь — Уиндом выполнял эту задачу, и сколько раз ему приходилось опустошать большой глиняный горшок.
— Ты получил ответ на свой идиотский вопрос об украденных кораблях, — прогрохотал Гарретт, который был сам похож на шторм. — Теперь убирайся.
— Минуту, — сказал Джулиан. Он легонько постучал пальцем по виску Пола, и брат посмотрел на него. — Я скучаю по нашим дням, когда мы ходили под парусом, — тихо произнес он. — Но они все еще со мной. — Теперь он постучал по своему виску. — А у тебя?
Пол снова булькнул, кивнул и проскулил нечто, напоминавшее согласие.
— Вы смотрите на героя, Корбетт, — внезапно сказал Гарретт, громко выдохнув, как будто он выпускал наружу горесть, засевшую у него в горле очень давно. — На патриота. В отличие от вашего делового партнера, который никогда не заботился ни о ком и ни о чем, кроме себя самого, человек, прикованный к этому креслу, отдал за свою страну все. Ваш деловой партнер может как-нибудь рассказать вам об этом. О, да, он очень хорошо знает эту историю… и эта история хотя бы дала ему шанс стать чем-то большим, чем кучка собачьего дерьма.
— Очаровательно, отец, — непринужденно бросил Джулиан, продолжая гладить брата по голове. — Вы мне льстите.
Пол содрогнулся и снова издал такой звук, словно его кто-то душил. Джулиан положил руку на плечо Пола, пытаясь как-то поддержать его. Другая рука калеки поднялась с одеяла и ухватила брата за запястье, и Мэтью заметил, что на ней всего два пальца — большой и указательный. Остальную часть, видимо, пришлось ампутировать.
— Тише, тише, — сказал Джулиан, и тело его брата слегка расслабилось. Еще через несколько секунд страшный звук спазмов смолк. Пол посмотрел на Джулиана и кивнул. Слюна продолжала капать с повязки в миску.
— Я хочу, чтобы вы оба покинули этот дом и никогда больше не возвращались, — приказал Гарретт.
— Как скажете, отец. Пока — я послушаюсь. — Джулиан одарил отца очаровательной улыбкой, которую однажды Мэтью видел в Лондоне — как раз перед тем, как угодить в ловушку. Джулиан похлопал брата по плечу и улыбнулся, глядя на его изувеченное лицо. — Я вернусь и когда-нибудь снова пойду с тобой под парусом. Я клянусь тебе. Ты…
— Не смей лгать! — огрызнулся Гарретт. — И не обнадеживай его! Он знает, в каком находится состоянии!
— И в этом состоянии ты содержишь его здесь, точно в тюрьме! Все повторяется, как тогда. Ради всего святого, выведи его на свежий воздух! Отвези его в гавань, пусть он…
— Пусть он простудится там и умрет? Увидит людей, ходящих на двух ногах, работающих и смеющихся и… и целых? О, да, ему это будет очень полезно! Уиндом, верни Пола в его комнату.
Уиндом замер, на лице его отразилась нерешительность, пока он переводил взгляд с контр-адмирала на Джулиана и обратно.
— Отвези его назад сейчас же, — приказал Гарретт угрожающе тихо. Взгляд, мечущий искры, замер на младшем сыне.
— Да, сэр, — произнес слуга и занял свое место позади кресла, чтобы развернуть его и направить к двери. Пол издал звук, похожий на хрип, глаза его сузились от гнева, когда он посмотрел на своего отца. Было ясно, что он хочет остаться в комнате, но его мнение никого не принял в расчет.
Джулиан шагнул вслед удаляющемуся брату, положил руку ему на плечо и пошел рядом с креслом, пока Уиндом вез его к двери. У самого выхода из комнаты Пол снова ухватил Джулиана за предплечье здоровой правой рукой и искалеченной левой. Мэтью увидел, что он сжимает руку брата так, что у него белеют костяшки пальцев.
— Я вернусь за тобой, — пообещал Джулиан, после чего Пол отпустил его. Уиндом толкнул кресло вперед, колеса негромко протестующе заскрипели, двигаясь по лакированным доскам пола, но шум быстро стих, когда Уиндом со своим подопечным скрылся в задней части дома.
— Наши дела окончены, — сказал Гарретт. С каменным лицом он вывел Мэтью и Джулиана из комнаты и открыл перед ними входную дверь навстречу холодным ветрам, клонившим книзу голые деревья на противоположной стороне дороги.
Не сказав более ни слова, Джулиан надел треуголку, плотнее закутался в плащ, поправил на плече сумку и вышел из дома. Мэтью, натянув шерстяную шапку и треуголку, последовал за ним. На контрасте с теплом помещения обоим показалось, что зима, словно в одно мгновение, обрушилась на землю.
Они прошли через раскуроченные ворота и зашагали по дороге к огням гавани.
Мэтью тихо произнес:
— Если хочешь, можешь…
— Нет, — последовал ответ, прозвучавший с резкостью удара в челюсть.
Мэтью промолчал. Они прошли бок о бок еще несколько ярдов, и вдруг Джулиан резко воскликнул:
