Во время дороги и Мэтью, и Джулиан попытались урвать максимально возможное количество сна, зная, что после им еще нескоро доведется выспаться. Впрочем, «выспаться» — слишком сильно сказано. С самого начала миссии Мэтью заметил, что Джулиан вообще не позволяет себе засыпать слишком глубоко. Казалось, он всегда был готов к немедленному пробуждению — будто не спал вовсе, а просто отдыхал с закрытыми глазами. Если быть точнее, он и глаза-то до конца никогда не закрывал — они просто становились стеклянными и замирали, упираясь невидящим взглядом в никуда. Несколько раз Джулиан вздрагивал, выныривая из своего странного состояния. С его губ в эти моменты срывался мучительный шепот, в котором было не меньше боли, чем могло бы быть в отчаянном крике — видимо, этот шепот был продолжением дурного сна. Налитые кровью глаза распахивались и обводили окружающую обстановку обезумевшим взглядом. Выражение лица выдавало какой-то потаенный ужас, природу которого Мэтью постичь не мог. Рука Джулиана сжимала то пистолет, то рукоять клинка — будто он постоянно сражался на дуэлях в Солсбери своей души.
Мэтью подумал, что такова цена, которую приходится платить злодеям, которые избрали свой темный путь. Они не могут расслабиться и отдохнуть, как обычные люди — им необходимо всегда быть начеку и вскрикивать, слыша голоса призраков, тянущихся к ним из могил.
Сидя в качающемся экипаже, Мэтью боролся со своим собственным кошмаром о том, что он будет делать, если Черный Кардинал и книга ядов так и не обнаружатся. Кроме того, нужно было найти химика, способного расшифровать формулы Джентри, и доставить его в Прекрасный Бедд, прежде чем Берри минует точку невозврата на пути к необратимому слабоумию.
Вся эта поездка в Лондон могла оказаться пустой тратой времени. Кардинал Блэк с книгой могли быть где угодно. Проблема состояла в том, что никаких других зацепок не было. Мэтью пришлось довериться чутью Джулиана и признать, что сейчас именно он руководил миссией — ведь только его связи в Лондоне могли хоть сколько-нибудь сдвинуть поиски с мертвой точки. Скрипя зубами от недовольства, Мэтью пришлось признать за собой роль пешки.
Но что, если все это напрасно?
Чем дольше Мэтью думал об том, тем сильнее страх и сомнение укоренялись в нем. Не переоценил ли он собственные силы, заявив, что способен разыскать книгу ядов в комплекте с компетентным химиком и доставить их в Прекрасный Бедд, уложившись во временные рамки?
У них с Джулианом оставалось около двадцати дней до того момента, как антидот станет бесполезным. На первый взгляд казалось, что есть все шансы успеть. Но что, если они все же потерпят неудачу? Мэтью не знал, сможет ли когда-нибудь простить себя за это. Что он будет тогда делать? Отыщет для Фэлла Бразио Валериани, как обещал, а после отправится в Нью-Йорк? Отвезет ли он Мармадьюку Григсби бренную оболочку Берри? Или же она настолько укоренится в роли дочери Фредерика и Памелы Нэш, что лучше будет позволить ей жить в этой иллюзии?
Эти вопросы опустошали Мэтью. Никогда прежде он не чувствовал себя таким беспомощным. Противоречивые эмоции разрывали его на части. Помимо состояния Берри Мэтью не мог не думать о том, чем его соглашение с Профессором Фэллом обернется для Бразио Валериани. Вряд ли Профессор собирается вести с этим человеком невинные разговоры о погоде в Италии. По правде говоря, Мэтью с трудом мог представить, что ждет Бразио после встречи с Фэллом. Ему было известно лишь, что интерес Профессора к этому человеку тесно перекликается с его увлечением демонологией. Также в деле замешан некий предмет мебели, созданный отцом Валериани Киро — ученым, который по какой-то причине сошел с ума и покончил с собой.
Голова от этого шла кругом. Все это казалось Мэтью какой-то дьявольской смесью, особой специей к которой служил Кардинал Блэк.
Как только экипаж подъехал к городу, Мэтью услышал зов Лондона. Сначала звук напоминал тихое бормотание или гудение — скорее ощутимое, чем слышимое сквозь грохот колес и стоны экипажа. Он вспомнил, что слышал то же самое, когда ехал из Плимута в Ньюгейтскую тюрьму: это был голос Лондона со всей наполнявшей его жизнью. Вдохи и выдохи человеческих легких, стук башмаков, хлопанье дверей, скрип деревянных корпусов лодок о пирсы на реке, стук вилок о тарелки, звон стаканов, музыка трактирных и уличных певцов, стук копыт по мостовым, грохот и скрип бесчисленных колес повозок, карет и экипажей, то и дело снующих из стороны в сторону — все это и еще тысяча других звуков сливались в единый глас Лондона и его шестисоттысячного населения. Но в глубине этого голоса Мэтью слышал только один вопрос, который адресовал ему некий бесплотный дух, правящий городом: Добьешься ли ты успеха или потерпишь неудачу?
Также до него доносилось предупреждение, вонзавшее незримый нож в его истрепанное сердце: Я город, пожирающий людей заживо. Однажды я почти поглотил тебя. Так что приходи ко мне снова, юный Мэтью, и попробуй пройти испытание на моих вековых каменных зубах.
Он не мог потерпеть неудачу. Не мог!
Неудача будет фатальной. В случае нее вся дальнейшая жизнь обернется для Мэтью сплошной пыткой, так что вряд ли он сумеет прожить двадцать дней. И ведь даже несмотря на это… даже если горечь утраты Берри превратит его в выжженную изнутри оболочку человека, он обязан будет найти Бразио Валериани для профессора Дантона Идриса Фэлла, а значит, принять участие в замысле, что, вероятно, может сокрушить весь мир.
Все это пронеслось в его голосе в тот момент, когда он, следуя за Джулианом, вошел в таверну «Сад Осьминога». Внутри подвесные фонари отбрасывали на стены зеленоватые отблески. Здесь пахло плесенью; множество рук тянулось к кружкам эля, игральным костям или картам. Чего Мэтью здесь не наблюдал, так это ни осьминога, ни сада.
Умеренный гул голосов завсегдатаев заглушался возбужденным гомоном, доносившимся из дальнего конца зала. Там слышались громкие возгласы и отрывистые вскрики. Через несколько секунд Мэтью увидел там скопление из примерно дюжины мужчин, собравшихся вокруг большого стола.
— Ах! — воскликнул Джулиан, перекрикивая шум. — Кажется, я вижу наш выигрыш! — Он сделал еще несколько шагов вперед, продираясь сквозь клубы дыма, и снова повернулся к Мэтью. — Он там, — радостно сообщил Джулиан, быстро посерьезнев. — Пока я буду с ним разговаривать, стой и помалкивай. Стань невидимкой. Ясно?
— Да.
— Умница. Я пошел.
Лавируя меж небольшими столиками, они направились к одному большому, за которым собралась толпа. Под более ярким желтым фонарем на столе обнаружился круглый трек, выложенный кирпичами стык в стык. На нем Мэтью с удивлением увидел четырех довольно крупных тараканов, пытающихся добраться до куска красной бечевки, натянутой меж двумя гвоздями — финишной черты этой гонки насекомых.
Крики игроков сливались в единую какофонию:
— Давай, Голиаф, давай!
— Быстрее, Альфонсо, быстрее!
— Будь ты проклят, Джимми Джек, не медли, как Крисмас!
— Шевели своей чертовой задницей, Брискит!
