— Ты хочешь встать на мою защиту, Мэтью? Ну разве не забавно? Член агентства «Герральд», законопослушный хер, который верит, что миром можно управлять с помощью порядка — встает на мою защиту! Это все Судьба, Мэтью! А Судьбе известны только хаос и путаница. Хорошо, если ты хочешь сказку на ночь, я расскажу ее тебе! Историю, которая согреет твое сердце холодным зимним утром. Тебя это устроит? — Выражение его лица, когда он повернулся к Мэтью, было просто ужасным.
— У нас есть время, — ответил Мэтью.
— Время истекает, — обронил Джулиан, вздохнув. Затем он начал рассказ: — Когда-то я должен был стать офицером Королевского флота. Таков был замысел моего отца. Сделать из мальчика, который пришел в этот мир, убив его жену, высокопоставленного офицера. Я казался ему бесполезным, но должен был пойти по стопам старшего брата, чтобы хоть чего-то достичь. О, какое чудесное это было время! Он отправил меня в школу здесь, в Лондоне. Мне организовали уроки, которые вели ветераны военно-морского флота. Изо дня в день… плавание, мореходство, порядок, дисциплина, дисциплина и еще раз дисциплина. — Он замолчал, и Мэтью показалось, что он стиснул зубы, чтобы переждать какую-то боль. — Дисциплина, — продолжил Джулиан, вновь обретя голос. — А я презирал это все! Все, что делалось мне во благо. Бедный Джулиан, непутевый мальчишка, который время от времени промышлял мелкими кражами в магазинах, дразня закон. Да, я дразнил закон и дразнил Господа… и тех господ, что окончательно запрели на своих палубах. Они относились к членам своих экипажей, как к ненужному мусору, которому самое место в трущобах, на улицах. Таким же должен был стать и я. Стань я одним из них, и это открыло бы мне путь в высшее общество. Высшее общество, — повторил он с едкой остротой. — Как будто оно хоть когда-нибудь имело для меня значение!
Некоторое время Джулиан молчал, переводя дыхание. Мэтью не торопил его и не пытался задавать наводящих вопросов. История продолжится, когда Джулиан будет готов. Так и вышло.
— В день моих экзаменов, — тихо сказал Джулиан, — я не явился. Я просто решил, что такая жизнь не для меня. И я знал, как мне достанется за это от отца. Все то же самое, ничего нового. Поэтому я пошел в таверну и напился. Я пил целый день. Затем вышел — точнее, выбрался, с трудом передвигая ноги и спотыкаясь — и сел на прекрасную лошадь, которую на днях попросту украл. Да. Бедный-бедный Джулиан… этот непутевый мальчишка. — Он покачал головой из стороны в сторону, словно раненый зверь, стремящийся сбросить с себя боль. — И эта прекрасная лошадь подвела меня. Всего секунда невнимательности, резкое натяжение поводьев, неловкое движение шпорой… — Он вздохнул. — Что бы это ни было, но моя лошадь взбесилась. Я пытался обуздать ее, пытался хотя бы увести с улицы. А потом там оказался он. Прямо подо мной. И я сбил его. Сбил с ног, словно это был мешок с дерьмом…
На той улице, — подумал Мэтью. — Той улице, что находится недалеко отсюда, и которая навечно поселилась в кошмарах Джулиана.
— Но самое худшее, — прошептал Джулиан, содрогнувшись. — Худшее… — Его голос, казалось, разбился на сотни осколков, как хрупкий хрусталь. — Я стоял над этим мальчиком. Это был нищий ребенок, одетый в лохмотья. Весь переломанный. Ничего нельзя было сделать. А потом… позади меня… закричала женщина. «Мой мальчик!», вот, что она кричала. Мой мальчик! Я повернулся… а она стояла там. Позади меня. Нищенка, одетая в лохмотья, как и ребенок, с грязными немытыми волосами. Она звала своего сына. Женщина, которую мой отец назвал бы отбросом общества. Мой мальчик… Она продолжала кричать это снова и снова. В агонии. Я чувствовал ее боль, а ее сын был мертв. Его череп был раздроблен. И я начал лепетать: «Мне жаль! Мне жаль! Мне так жаль! Я не хотел…» — Он вдруг моргнул, словно высвобождаясь из хватки воспоминаний. Ему потребовалось мгновение, чтобы продолжить: — Она видела, что я был пьян, потому что я едва стоял на ногах. Она упала на колени возле сына. Качала его… его голову… всю в крови. И она кричала так, словно кто-то живьем вырывал сердце у нее из груди. Этот звук… звук ее крика… — глаза Джулиана заблестели, в них отразились боль и страх, — я не могу заставить этот звук смолкнуть! Я слышу его… постоянно. А затем она встала, эта нищенка. На ее лице вдруг проступила ярость, потому что я отнял самое дорогое, что у нее было. И она бросила мне в лицо это слово. Убийца. Она сказала это тихо, пока по ее щекам текли слезы. Эта женщина… мой отец назвал бы ее оборванкой, но… в тот момент… в ней было больше достоинства, чем я видел за всю свою жизнь. Убийца. Она снова назвала меня так. Негромко. Сдержанно.
Джулиан замолк. Он покачнулся и судорожно вздохнул, словно это страшное слово звучало у него в ушах до сих пор.
— А потом… потом, — продолжил Джулиан с трудом, — они пришли за мной, призванные ее криками. Вынырнули из каждого закоулка на той улице. Приковыляли на своих костылях и культях. Они подползали ко мне, словно змеи! Они были повсюду! Казалось, что все нищие оборванцы этого мира вылезли из своих нор и укрытий. Они пришли на ее крик. Да. «Убийца», сказала она. Да! И они устремились ко мне со всех концов улицы, начав швырять мусор мне в лицо… в глаза… в волосы. Кто-то бросил бутылку. Первая угодила мне в бок. Вторая в голову. Я испугался и побежал, а та женщина вновь начала кричать от боли над своим погибшим ребенком. Я бежал… но армия нищих нагоняла. Везде, куда бы я ни сворачивал, они были там! Швыряли в меня грязью и кричали: «Убийца! Убийца!». Их крики напоминали перезвон колоколов. Поминальный звон, который призывно разносился по всей улице. И никто не собирался щадить пьяного идиота, чья лошадь взбесилась! О, нет… насколько я понял, они собирались растерзать меня. Они хотели отомстить. Жаждали справедливости. И тогда я осознал, насколько я был далек от дома.
Джулиан прервался, тяжело вздохнув.
— Видишь, Мэтью? Для них… я стал воплощением Судьбы. Я стал смертельной болезнью… потерянным положением… сокрушенной надеждой… смертью, наступившей солнечным летним днем. Я стал для них воплощением всего несправедливого в этом мире, а они сполна познали, что такое несправедливость. Я понял это позже, но не тогда. В то время я думал лишь о том, чтобы заставить свои непослушные ноги двигаться, потому что не хотел умирать. Для чего я хотел жить, я тоже не знал, но… должно же было быть хоть что-то! — Он несколько мгновений помедлил. — В переулке, когда они почти настигли меня, я нашел цель. Дверь в стене открылась, и из нее вышел человек. В руках у него был топор. Он видел все из окна. «Туда», сказал он мне и указал на темную комнату. Он ударил двоих или троих, когда они приблизились. И они отступили. Я вошел в ту темную комнату, чтобы спасти свою жизнь. Это был единственный выбор, который предоставила мне Судьба.
Некоторое время Джулиан молчал, и это побудило Мэтью спросить:
— Этот человек работал на Матушку Диар?
— О, до этого еще далеко! — За этим заявлением последовала новая долгая пауза, в течение которой Джулиан размышлял, стоит ли продолжать свое откровение. Видимо он пришел к выводу, что стоит. — Он предложил мне защиту и работу. Немного для начала. Должность простого посыльного. Он был грубым и уродливым человеком… но умным. И он видел, что у меня есть доступ к местам, куда ему путь заказан. Я мог смешиваться с обществом богатеев, мог говорить с ними. Мог держать шиллинг в своей ладони так, чтобы люди видели в нем соверен. Это был мой дар — играть на людской жадности. Со временем я встретил других людей, которых заинтересовала моя персона. И у них для меня была работа иного рода. Проникнуть в комнату и украсть оттуда что-то… или применить нож… или пистолет — к чужому врагу. Свести чужие счеты. И я все это делал. Мне хорошо платили. У меня была цель. — Он одарил Мэтью мучительной улыбкой. — Я очень быстро учусь, — усмехнулся он. — Быстро совершенствую навыки.
