— Мне пора домой. Сегодня я буду патрулировать и пройду по своему маршруту, как и полагается.
— Я на это рассчитываю, — был ответ.
— В таком случае, с вашего позволения, — бросил Нэк, подняв меховой воротник своего пальто. Он быстро и неуклюже слегка поклонился своему начальнику и направился к двери.
В помещение с улицы из вечерних сумерек влетели снежные вихри. Темнота постепенно накрывала город, температура падала. Синий декабрьский вечер был усеян огнями проезжающих мимо экипажей и дилижансов, а также витрин магазинов, чьи двери допоздна оставались открытыми для покупателей, завлекая поредевшую толпу своими товарами и возможностью отогреться.
Нэк сунул свободную левую руку в карман, прижал свою вездесущую дубинку к боку и зашагал против холодного ветра к своей лачуге, что стояла в миле к северу от Эррол-Стрит. Он держал голову опущенной и думал о том, как пережить такую холодную ночь, будучи при исполнении служебных обязанностей, хотя его маршрут и занимал всего полмили. Все, что ему нужно было сделать, это пройтись по кругу и поразмахивать фонарем в районе, который в основном состоял из парковой зоны. Большое ли дело? Ему повезло, что за шесть часов работы он прошел мимо двух таверн, открытых до самого утра, и сегодня в одной из них он намеревался отогреться и выпить пару кружек теплого эля.
Вскоре его разум погрузился в мысли об игре в кости, что намечалась на завтрашний вечер в «Шакале», его любимой таверне и месте, где его все знали и были явно под впечатлением от присутствия констебля. Будучи погруженным в свои мысли, он не заметил угольную повозку, что следовала за ним попятам с того момента, как он покинул кофейню Чомли.
Свернув в пустынный узкий переулок Фоллстафф, чтобы, как обычно, срезать путь, он также не заметил человека, который подошел к нему сзади и одним ударом обернутого в кожу куска свинца прямо по голове заставил его растянуться на неровной каменистой мостовой. Треуголка Нэка отлетела в сторону, а его декоративный парик съехал на одно плечо. Он издал булькающий звук и попытался подняться на колени, но нападавший ударил снова — более решительно — и Нэк после этого больше не пошевелился.
— Вот дерьмо! — сказал второй человек, спустившийся с повозки, держа под уздцы двух лошадей в самом начале переулка Фоллстафф. — Ты его укокошил?
Первый мужчина присел на корточки, чтобы проверить сердцебиение жертвы.
— Живехонек, — был ответ.
— Тем хуже для него! Мы должны доставить двоих — кровь из носу, обязаны!
— Этот даже не похож на гребаного констебля. Ты уверен насчет него?
— Уверен. Я уже говорил, его зовут Нэк, и его самодовольная констебльская задница частенько светилась в «Шакале».
— Ну тогда ладно. Давай, грузи его! Мы и так кучу времени потратили, пока ждали его у этой чертовой кофейни. Нас могут тут застукать в любую минуту.
— Могут, — кивнул возница. — Но что они нам сделают? Позовут констебля?
Они засмеялись над этой остроумной шуткой.
— К счастью, я видел, как он спускался по ступенькам Бейли, — сказал возница, пока они с подельником поднимали тело Нэка и несли его к черной куче угля. — Я еще подумал, что этот констебль мне знаком. Так или иначе, он упростил нам задачу.
Они забросили Нэка в повозку, и тот, кто нанес удар, поднялся наверх и взялся за лопату, чтобы как можно быстрее прикрыть тело углем. В конце он старался действовать осторожно и оставил свободное пространство вокруг ноздрей, чтобы обеспечить доступ воздуха. Когда дело было сделано, он сел рядом с возницей и сдвинул воротник пальто до самого подбородка. Картину дополняла серая шерстяная шапка, укрывавшая верхнюю часть лица и натянутая почти до носа.
— Холодает, — пожаловался он, поднимая свое изможденное лицо к темному небу. — Зато снег идет. Он нам на руку, скроет все следы.
— В «Булавке» пишут, грядет сезон бурь, — напомнил возница.
— Не зря, значит, пишут, — ответил другой. — Отлично. Едем дальше, нам осталось найти еще одного.
Возница щелкнул поводьями, лошади фыркнули и зашагали по дороге, утомленные колеса повозки заскрипели на повороте, а рядом с белым париком и пурпурной треуголкой на заснеженных камнях переулка Фоллстафф осталась валяться черная дубинка.
Глава вторая
— Да, — кивнул Хадсон Грейтхауз, — пожалуй, я выпью еще чашечку чая.
— Хорошо, сэр. — Девушка наклонила к его чашке носик белого чайничка, украшенного зелеными и желтыми цветами. — Это моя любимая смесь, — добавила она, а затем по ее лицу пробежала тень. — То есть… мне так сказали.
— Сказали?
— Да, сэр. Моя мама.
— Хм, — нахмурился Хадсон, держа изящную чашку в руках, более привыкших к грубым деревянным кружкам с элем. Он приподнял густые пепельно-серые брови; левая была рассечена рваным шрамом от чашки, брошенной бывшей женой в порыве гнева. Этот инцидент из прошлого стал одной из причин его отвращения к чашкам и слабому чайному раствору, что оставлял на губах лишь сладкое послевкусие. — А разве вы сами не помните, что она ваша любимая?
— Нашей дочери всегда нравилась эта смесь, — вмешался в разговор мужчина, сидевший с ними в комнате. Его голос прозвучал резче, чем он хотел. У него были седые волосы, зачесанные назад, и тяжелый подбородок. Одет он был в темно-синий костюм, пиджак был украшен четырьмя серебряными пуговицами. Справа, у линии волос, виднелась гипсовая повязка, кожа вокруг которой вздулась и покраснела. — И еще она любит добавить побольше лимона, — продолжил он. — Не так ли, Мэри Линн?
Ответ прозвучал через несколько секунд, и Хадсон снова увидел, как по лицу девушки пробегает тень, хотя это легко можно было принять за обман зрения.
— Да, отец, — сказала она, — это правда.
— Хм… — Хадсон натянуто улыбнулся ей, на большее он был просто не способен. — Расскажите мне, что еще вам нравится.
Мужчина вновь вмешался:
— Мэри Линн любит…
— Прошу прощения, сэр. Я бы хотел услышать это от вашей очаровательной дочери. — Улыбка не сходила с лица Хадсона, но взгляд смолянисто-черных глаз давал понять, что ему ничего не стоит разнести весь этот дом к чертовой матери. Он снова посмотрел на девушку. — Так что же? — подтолкнул он ее.
— Ну, — начала так называемая Мэри Линн, широко улыбнувшись, — мне очень нравится… — Тут она вдруг замолчала, улыбка ее померкла, а голубые глаза на усеянном веснушками лице затуманились, превратившись в подобие ледяных озер. Девушка посмотрела на своего фальшивого отца, затем снова на Хадсона, а после перевела взгляд на свою чашку, как будто ответы на вопросы — и воспоминания, что постепенно покидали ее разум, — находились именно там.
— Ездить верхом, — подсказал Фредерик Нэш. — Тебе всегда это нравилось.
— Прекрасное увлечение, — похвалил Хадсон, не сводя глаз с девушки. — Скажите… и когда же вы в последний раз ездили верхом?
