«Иррациональные» черты кальвинизма с точки зрения эволюции выглядят на удивление функциональными. При всей своей потусторонности кальвинизм заставил общину верующих вести себя в реальном мире адаптивно – а только этого мы и ждем от эволюции. Кальвинизм даже обеспечил проведение натурного эксперимента по модели «до и после», выявив воздействие религиозных верований на функциональную организацию группы. До Кальвина Женева из-за внутреннего разлада была расколота, несмотря на сильное гражданское правительство и настоятельную потребность в объединении. Когда Кальвин и Фарель впервые представили свои планы, их тут же изгнали из Женевы – но через три года их же пригласили обратно, поскольку город начал опасаться за свое выживание в качестве социальной единицы.
События, произошедшие в отсутствие Фареля и Кальвина, показали тесную взаимозависимость преобразований и автономии, нравственности и морального духа. Хотя городской совет был в основном озабочен независимостью и моралью города, постепенно осознавался тот факт, что религиозную повестку дня, предложенную Фарелем, уже не отложить. Партия сторонников Фареля, возможно, не особо жаждала проводить религиозную реформу или ратовать за общественную мораль; но тем не менее все выглядело так, будто от этих мер зависело выживание Женевской республики (McGrath 1990, 103).
Макграт поставил рядом слова «моральный дух» и «нравственность», и это наводит на мысль о том, что сильное и разделяемое этическое чувство необходимо для того, чтобы оживотворить общество и направить его к общей цели. И для современных обществ это верно в неменьшей степени, чем для групп охотников-собирателей. Влияние кальвинизма на Женеву было настолько глубоким, что город обрел в международных делах вес, несоразмерно высокий по сравнению с его экономической важностью.
Несмотря на дисциплину, основанную на страхе репрессий, на жесткие законы и на патерналистские средства управления, положительные и конструктивные элементы системы Кальвина становились все более и более эффективными. Народ Женевы слушал проповеди по несколько раз в неделю. Подрастало новое поколение, которое училось в воскресной школе Кальвина, наставлялось его нотациями, могло цитировать его катехизис, петь псалмы, читать Библию и понимать прочитанное. Возможно, в истории еще не было общин, столь обработанных идеологически и приученных к дисциплине (McNeill 1954, 190).
В будущем еще предстоит исчислить эффект, оказанный кальвинизмом на функциональную организацию Женевы, и это важно – но цифры, возможно, лишь еще яснее подтвердят выводы, сделанные исследователями жизни Кальвина. История кальвинизма, этого натурного эксперимента, обеспечивает мощную поддержку организмическим воззрениям на религию, столь мощную, что лучшего нельзя и ожидать от одного-единственного исследования конкретной ситуации.
Когда великий антрополог Эдвард Эванс-Притчард (Evans-Pritchard 1956, 314) делал обзор современных ему теорий религии, он пришел к следующему пессимистическому заключению:
Поистине удивительно, что те авторы, чьи рассуждения были по большей части попытками объяснить религию как общий феномен, обратили свое внимание исключительно на религии нынешних примитивных народов или на ранние формы более развитых религий – иными словами, на те религии, информация о которых скудна и недостоверна, – а не на современные мировые религии с их обширной литературой и известной историей: христианство, ислам, индуизм, буддизм и другие. Если бы только они сделали это, и даже больше, если бы они посвятили свои исследования тому, что значат эти религии для обычных людей, а не тому, как их представляют философы, теологи, юристы, мистики и им подобные, тогда наши авторы увидели бы, насколько неадекватными были их теории.
Если научная гипотеза на верном пути, тогда от новых данных она не ослабеет, а только упрочится, даже если потребуется ее слегка улучшить. Мне хочется думать, что гипотеза, согласно которой религиозные группы представляют собой организмы, прошла тест Эванс-Притчарда, став сильнее благодаря огромному объему доступных сведений о такой современной религиозной системе, как кальвинизм. Давайте же расширим наши границы – и охватим религии, существовавшие в иное время и в иных местах.
4. Мирская польза религии: исторические примеры
Мы провели несколько часов в Куум-Идвале, тщательно исследуя горные породы, поскольку Седжвику очень хотелось найти в них ископаемые; и ни одни из нас не заметил удивительных следов ледниковых явлений: ясно изборожденных поверхностей скал, стоящих торчком валунов, боковых и конечной морен. И, однако, эти явления до того очевидны, что… дом, истребленный пожаром, не повествует о постигшей его участи более ясно, чем эта долина. Если бы она была выполнена своим ледником, то и тогда даже все явления не были бы выражены с такой ясностью.
Чарлз Дарвин
Этот фрагмент из автобиографии Дарвина изумительно демонстрирует, насколько необходима теория, чтобы видеть вещи, находящиеся прямо перед нами. Молодой Дарвин и его профессор Адам Седжвик не могли заметить свидетельств ледника: теорию оледенения к тому времени еще не предложили. Но если бы она была, если бы о ней в тот миг задумались – подтверждающие свидетельства были бы столь очевидными, как если бы перед глазами исследователей предстал сам ледник.
В ретроспективе подобная очевидность может сопровождать и представление о религиозных группах как об организмах. Если в строгом смысле слова она верна, тогда ее подтверждения должны быть у нас перед глазами, как те же валуны и морены, среди которых бродил Дарвин в поиске ископаемых. Нам не удается увидеть подтверждения не потому, что они скрыты или требуют для своего обнаружения сложных измерительных приборов, но потому, что мы пользуемся не теми теориями. Конечно, теория, согласно которой религиозные группы предстают адаптивными единицами, не нова – как было это и с теорией оледенения во времена Дарвина. Тем не менее отказ от представлений о групповом отборе в биологии и от функционализма в обществоведении привел к тому, что подтверждения нашего тезиса будто бы исчезли, словно этих теорий никогда и не предлагали
[40]. Теперь, когда представление о группах как об организмах обрело теоретическую зрелость, нам нужно по-новому посмотреть на то, что всегда и было у нас перед глазами.
В предыдущей главе я по-новому, в свете представления о группах как об организмах, взглянул на кальвинизм. В этой главе границы расширятся: я охвачу религии из разных времен и разных уголков земного шара. Во-первых, я рассмотрю три примера, предоставляющих исключительно ясные доказательства того, что Дюркгейм называл мирской пользой религии. А затем, чтобы избежать обвинений в том, будто мой выбор примеров предвзят, я опишу начальные этапы обзора двадцати пяти религиозных систем, выбранных случайным образом из 16-томной «Энциклопедии религий мира» (Eliade 1987). В следующей главе я представлю обзор обществоведческой научной литературы, посвященной исследованиям религии.
