Увидеть очевидное
В начале этой главы я процитировал фрагмент из автобиографии Чарлза Дарвина: он рассказывал о том, как он, не имея должной теории, не смог увидеть следов ледника, хотя те в изобилии присутствовали вокруг. По воле случая авторы, чьи наблюдения я позаимствовал для выбранных мною примеров религиозных систем, представляют важные интеллектуальные традиции, среди которых – марксизм, культурный релятивизм, эволюционная биология и теория рационального выбора. Эти традиции почти никогда не имели между собой созидательных связей; чаще их приверженцы отзывались друг о друге как о злых (и даже хуже – как о лишенных разума) пришельцах с других планет. Видимо, каждая традиция дала и свой особый образ религии: сравните теорию Старка с известным утверждением Маркса о том, что религия есть опиум народа. Все эти традиции сталкиваются лицом к лицу с одним и тем же миром, но из-за присущих им идей, организующих восприятие, они видят разные миры, и в этом смысле они и правда прибыли с разных планет. Но мир только один, и должный ряд идей позволит нам увидеть функциональную природу религиозных групп так же четко, как Дарвин в конце концов увидел свидетельства о ледниках, когда-то бывших в долине Куум-Идвал.
5. Мирская польза религии. Современные научные труды
Истина, как заметил Карл Дойч, там, где соединяются независимые потоки доказательств, свидетельствующих о ней. И если предусмотрительный обществовед, подобно мудрому инвестору, стремится усилить достоинства и компенсировать недостатки какого-либо отдельного инструмента, он должен довериться разнообразию.
Роберт Патнэм
Этот совет правомерен не только для социальных наук, но и для всех научных исследований. Впрочем, он не особо соответствует героическому образу битвы соперниц-теорий в последнем и окончательном эксперименте. Когда Дарвин решил обратиться к различным потокам доказательств, чтобы подтвердить истинность своей теории эволюции, коллеги обрушились на него с критикой со всех сторон (Hull 1973).
В предыдущих главах я попытался показать: все, что мы знаем о религии благодаря традиции, сложившейся в гуманитарных науках, сопоставимо со сведениями, полученными естественной историей и доступными Дарвину. И это уже в достаточной мере свидетельствует в пользу того, что религиозные группы действуют как адаптивные единицы. Точные измерения и статистические сравнения делают восприятие более четким, но и без них порой можно увидеть то, что и так уже ясно нашим чувствам, если поможет верная теория. Разумеется, нам, как предусмотрительным ученым, следует проверить множество потоков доказательств. Предстоит обратиться и к исследованиям религии, представленным в таких изданиях, как Journal for the Scientific Study of Religion; Review of Religious Research и Annual Review of the Social Sciences of Religion. Если благодаря научным методам наше восприятие информации становится более четким, тогда современные исследования должны еще яснее подтверждать картину, которая уже сложилась на основе традиционных гуманитарных наук.
В этой главе я рассмотрю потоки таких доказательств, проходящие красной нитью сквозь современные научные труды о религии. А кроме того, в ходе рассуждений я покажу, как именно эволюционистское мышление способно дать нам новую систему взглядов для изучения религии, – систему, выходящую за пределы теории рационального выбора и других подходов социальных наук.
Коренная проблема общественной жизни – и ее решение
Если религиозные группы действуют как адаптивные единицы, когда не дают «своим» мошенничать и координируют их поведение, то те, кто входит в такие группы, должны благоденствовать в большей мере, нежели индивиды-одиночки или члены не столь адаптивно организованных групп. Слово «благоденствовать» и для верующих, и для неверующих в данном случае имеет примерно один и тот же смысл. В главе 1 я указывал: в первом приближении нам незачем ломать голову над понятием приспособленности, как и Дарвин не ломал себе голову над тем, полезен ли крепкий клюв для раскалывания орехов. Все землепашцы на Бали хотят собрать обильный урожай риса. Во времена Древнего Рима никто не хотел умирать от чумы. В Евангелии от Матфея (Мф 25:35–40) звучат слова благодарности, обращенные к тем, кто помогал другим утолить основные нужды – кормил голодных, давал воду жаждущим, одевал нагих, посещал заболевших и узников (в последнем случае подразумевались еще две главных потребности – здоровье и свобода). Религии могут в некоторых аспектах менять желания людей – но только после того, как сумеют утолить фундаментальные, общие для всех нужды, через согласованные действия групп.
Это рискованное предсказание: оно легко может оказаться неверным. Недостатка в тех, кто считает религию преимущественно дисфункциональной в том или ином аспекте, нет. А если религия – паразит от культуры, обманом заставляющий людей отрекаться от желаний в реальном мире ради пустых обещаний вечной жизни? А если религия – просто вид экономического мышления, вращающего свои шестерни в раздумьях, как получить невозможное в обмен на доступные ресурсы? Такие теории дают иное предсказание: религия делает своих адептов нищими, давая им в обмен лишь неясные духовные блага.
Легко увидеть, почему религия так часто выглядит дисфункциональной: затраты на нее слишком заметны. От религиозных людей принято ожидать того, что они при необходимости пожертвуют своим временем, деньгами, личностью и даже жизнью. Они отказываются от благоприятных возможностей! Они принимают верования и практики, необъяснимые со стороны! Однако эти затраты, сколь угодно великие, не доказывают, будто приверженность религии снижает благосостояние ее адептов. Альтруизм предполагает принесение жертв во благо других. Да, модели поведения, которого требует религия, требуют жертв – но блага, принесенные ими, остаются по большей части внутри Церкви, и суммарный эффект может легко повысить благосостояние среднего адепта. Как понимал Дарвин, группы альтруистов выигрывают у групп неальтруистов, даже когда критерии оценки исключительно светские.
Я уже рассматривал исторические примеры религиозных групп, преуспевающих по мирским меркам. Приходят ли современные исследования религий, имеющие доступ к независимым потокам доказательств, к такому же выводу? Неплохо бы начать с Яннакконе (Iannaccone 1992, 1994), чья теория религиозной приверженности обсуждалась в главе 2. Он показал, что строгие Церкви могут быть сильными, когда отсеивают «халявщиков» и оставляют своим адептам только одно: религиозную вовлеченность. По мнению Яннакконе, причина, по которой «строгие» Церкви, скажем, та же Церковь святых последних дней, растут, тогда как Церкви «нестрогие», те же епископалы, с каждым днем теряют прихожан, состоит в том, что первые дают значительные выгоды, – и выгоды эти более чем возмещают затраты на их достижение. Это в прямом смысле хорошая сделка, если принимать во внимание чистый доход.
По всей видимости, эта теория и поддерживающие ее свидетельства приходят к тому же выводу, что и наши примеры из истории. Однако стоит присмотреться повнимательнее, и мы увидим не только достоинства современных исследований религии, но и их недостатки. Во-первых, можно ли точно измерить что-либо столь невнятно звучащее, как «строгость»? Да, можно. Ходж и Рузен (Hoge and Roozen 1979, Е-4; обсуждение работы: Iannaccone 1994, 1190) пригласили двадцать одного эксперта (историков Церкви, социологов религии, лидеров религиозных конфессий и преподавателей семинарий) и попросили их оценить шестнадцать основных протестантских деноминаций по семибалльной шкале с учетом следующего рабочего определения строгости: «Делает ли деноминация акцент на поддержании характерно иного образа жизни или иной личной и семейной этики в таких аспектах, как одежда, питание, потребление напитков, развлечения, времяпрепровождение, супружество, половые отношения, воспитание детей и тому подобное? Или же деноминация одобряет основную направленность нынешнего американского образа жизни в тех же аспектах?» Спустя пятнадцать лет Яннакконе опросил по этой же методике шестнадцать новых экспертов. И деноминации не только были расставлены в ожидаемом порядке (епископалы – на «нестрогом» полюсе, Свидетели Иеговы – на «строгом», остальные между ними), но и корреляция между результатами двух опросов, проведенных с разницей в пятнадцать лет, была ошеломляющей – 0,99. Кроме того, ранжирование деноминаций сильно коррелировало с другими показателями вовлеченности адептов, исчислить которые гораздо легче – скажем, с той же частотой посещения церковных служб. Нет сомнений в том, что современные церкви можно упорядочить по степени их строгости, и это закладывает фундамент для количественной проверки теории Яннакконе.
