— Что с вами? — испуганно осведомился Смит, потому что маленький священник закатил глаза и стал повторять слова «табачник», будто в нем была заключена роковая тайна.
— Вы заметили, — проговорил наконец отец Браун, — нечто примечательное в его лице?
— Примечательное! — воскликнул Смит и слегка поежился. — Перерезанное горло…
— Я говорил про лицо, — тихо напомнил священник. — Кроме того, обратили ли вы внимание, что у него забинтована рука?
— А, это не имеет отношения к делу, — быстро ответил Эван. — Мелкое происшествие накануне. Артур порезался разбитой чернильницей, когда мы вместе работали с бумагами.
— И все-таки это имеет отношение к делу, — заметил отец Браун.
Наступило долгое молчание; священник мрачно расхаживал по песку, изредка повторяя «табачник», так что у молодого человека мороз пробегал по коже. Внезапно отец Браун поднял зонт и указал на лодочный сарай за камышами.
— Это ведь усадебная лодка? — поинтересовался он. — Я попросил бы вас прокатить меня по реке — хочу посмотреть на дома сзади. Времени терять нельзя. Тело могут найти, но мы все-таки рискнем.
В следующий раз отец Браун заговорил, когда лодка уже скользила по реке к деревушке. Он сказал:
— Кстати, я спросил у доктора Эббота, что за преступление совершил бедный Водрей. Довольно примечательная история. Некий египетский чиновник оскорбил его, сказав, что добрый мусульманин сторонится англичан и свиней, но уж если выбирать, предпочтет свинью. Что произошло тогда, не знаю, однако много лет спустя этот чиновник посетил Англию. Водрей затащил его в хлев, швырнул на пол, сломав ему руку и ногу, и оставил лежать до утра. Был грандиозный скандал, хотя многие оправдывали поступок Водрея его патриотизмом. Так или иначе, история не такая, какой можно шантажировать на протяжении многих лет.
— Так вы полагаете, она не имеет отношения к тому, о чем мы сейчас думаем? — спросил секретарь.
— Полагаю, она имеет прямое отношение к тому, о чем сейчас думаю я, — ответил священник.
Они проплывали мимо низкой стены и узкой полоски огородов за домами. Отец Браун считал их, указывая зонтиком, и, дойдя до третьего, произнес:
— Табачник! А он, случаем, еще не… Ладно, буду исходить из догадки, пока не узнаю точно. Но прежде скажу, что меня удивило в лице сэра Артура.
— Что же? — осведомился его спутник, переставая грести.
— Он был денди, — отозвался отец Браун, — а лицо у него выбрито только с одной стороны. Не могли бы вы ненадолго пристать к берегу? Лодку привяжем вон к тому столбику.
Минуту спустя они уже перелезли через невысокую стену и поднимались по тропе между грядками.
— Как видите, табачник выращивает картошку, — прокомментировал отец Браун. — Ассоциация с сэром Уолтером Рэли
[136], без сомнения. Много картошки и много мешков для картошки. В таких маленьких поселках жители не утратили деревенских привычек: они совмещают два рода занятий. Однако сельские табачники часто выполняют еще одну работу, о которой я вспомнил, лишь увидев подбородок сэра Артура. Девять сельских табачников из десяти по совместительству брадобреи. Сэр Артур порезал себе руку и не мог бриться сам, оттого и пришел сюда. Это что-нибудь подсказывает?
— Многое, — отозвался Смит, — но вам, вероятно, больше, чем мне.
— Крепкий и вспыльчивый джентльмен улыбается, когда ему перерезают горло, — в каком случае это возможно? — спросил отец Браун.
Они прошли по темному коридору в дальней части дома и оказались в помещении за лавкой. Свет, который проникал через крохотное окошко и отражался в тусклом разбитом зеркале, создавал зеленый полумрак, словно в аквариуме, однако даже он позволял различить кресло, нехитрые принадлежности для бритья и бледное, испуганное лицо брадобрея.
Взгляд отца Брауна скользнул по комнате, которую явно недавно мыли и прибирали, и остановился на чем-то в пыльном уголке за дверью. Это была шляпа на крюке — белая шляпа, хорошо известная всем обитателям деревушки. Такая заметная на улице, здесь она служила примером мелочи, о которой люди определенного сорта забывают, даже если тщательно вымыли пол и выкинули окровавленную простыню.
— Если не ошибаюсь, сэр Артур брился здесь вчера утром, — ровным голосом произнес священник.
Брадобрею, лысому человечку в очках (его фамилия была Уикс), наверное, показалось, что перед ним возникли два могильных призрака: он сжался в темном уголке, и все в нем, за исключением больших очков, как будто уменьшилось.
— Ответьте мне на один вопрос, — тихо проговорил отец Браун. — У вас были основания ненавидеть сквайра?
Смит не расслышал, что пробормотал человечек в углу, но священник кивнул.
— Знаю, что были, — сказал он. — Вы его ненавидели. Поэтому я и знаю, что вы его не убивали. Кто опишет, как все произошло: вы или я?
Наступила тишина; только было слышно, как в кухне тикают часы. Отец Браун продолжил:
— Случилось вот что. Мистер Дэлмон заглянул в лавку и попросил сигареты из витрины. Вы на секунду вышли наружу, посмотреть, на какие сигареты он показывает. Тут мистер Дэлмон увидел оставленную вами бритву и желтовато-седую голову сэра Артура над спинкой парикмахерского кресла — возможно, в тусклом свете из вон того окошка. Ему хватило мига, чтобы полоснуть сидящего по горлу — тот даже не испугался при виде руки с бритвой. Сэр Артур умер, улыбаясь своим мыслям. И каким мыслям! Полагаю, Дэлмон был совершенно спокоен. Он проделал все очень тихо и быстро; мистер Смит присягнул бы в суде, что они не разлучались и на минуту. Однако вы испугались, и вполне обоснованно. Сэр Артур был вашим землевладельцем; недавно у вас с ним случился спор по поводу просроченной арендной платы. Ваш враг оказался зарезан в вашем кресле вашей же бритвой. Естественно, вы решили, что не смоете обвинение, поэтому предпочли смыть кровь с пола и выбросить тело в реку — ночью, в мешке из-под картошки, который даже не завязали как следует. По счастью, ваш брадобрейный кабинет закрывается довольно рано, так что время у вас было. Вы вспомнили про все, кроме шляпы. Не бойтесь: я забуду про все, включая шляпу.
И отец Браун вышел через лавочку на улицу. Смит машинально последовал за ним, оставив позади ошеломленного брадобрея.
— Как видите, — сказал отец Браун своему спутнику, — иногда мотив слишком слаб, чтобы осудить подозреваемого, но достаточно весом, чтобы его оправдать. Такой нервный тщедушный человек — последний, кто поднимет руку на сильного врага из-за мелких денежных дрязг, но первый решит, что обвинение падет именно на него. Какой разительный контраст с мотивом истинного убийцы!
И он задумался, вперив невидящий взор в пустоту.
— Ужасно, — выговорил Эван Смит. — Час или два назад я считал Дэлмона шантажистом и негодяем, а теперь совершенно раздавлен известием, что убил именно он.
