— Над мертвым «я» к высокой сфере
[77], — кивнул отец Браун. — Да-да, я знаю. Нефть, если не ошибаюсь.
— Словом, Ловкач Тодд играет важную роль в этом странном деле.
Ашер еще раз потянулся, стоя у очага, и пустился в дальнейшие объяснения:
— На первый взгляд загадки никакой и нет. Уголовник явился с оружием в Пилгримз-Понд — в этом нет ровным счетом ничего таинственного. У нас не то что в Англии — там человеку прощают богатство, если он транжирит деньги на больницы или, допустим, на лошадок. Ловкач Тодд собственными силами пробился в жизни, и, конечно, многие из тех, через кого он пробился, сами не прочь его прибить в благодарность. К нему запросто может явиться с ружьем человек, которого Тодд и в глаза не видел. Уволенный рабочий или клерк из разорившейся фирмы. Тодд — человек исключительно одаренный и притом видный гражданин, да только в нашей стране между нанимателями и наемными работниками отношения довольно напряженные.
Так выглядит вся эта история, если предположить, что Райан отправился в Пилгримз-Понд убивать Тодда. Так я на нее и смотрел, пока еще одно маленькое открытие не пробудило дремавшего во мне сыщика. После того как арестованного посадили под замок, я снова взял в руки трость и прошелся чуть дальше по живописной сельской дороге. Вскоре я оказался у бокового входа в поместье — недалеко от пруда или озера. В его честь и названо все имение. Дело было часа два назад, около семи вечера. Луна светила ярче — длинные полосы лунного света белели на темной поверхности озера у серых топких берегов; говорят, когда-то сюда приводили ведьм и заставляли идти вперед, пока их не утянет с головой. Подробности той истории я позабыл, но вы знаете место, о котором я говорю, — на границе пустоши, к северу от особняка Тодда. Там еще рядом два дерева, такие чахлые и корявые, что они больше похожи на какие-то грибовидные образования, а не на порядочную растительность. Мне показалось, что со стороны дома к озеру приближается человек, но издалека в тумане было толком не разглядеть. К тому же мое внимание отвлекло кое-что поблизости. Я пригнулся, прячась за изгородью — она идет всего ярдах в двухстах от угла дома и к тому же не сплошная. В ней есть разрывы, весьма удобные для осторожного наблюдателя. В темной громаде левого крыла дома открылась дверь и кто-то выглянул наружу — чуть наклонившись и явно всматриваясь в темноту. Когда человек прикрыл дверь за собой, стало видно, что он держит в руке фонарь. В неверном свете я рассмотрел, что это женщина, закутанная в рваный плащ и явно старающаяся остаться незамеченной. Странно было видеть, как из этих раззолоченных хором, крадучись, выходит оборванка. Медленно продвигаясь по садовой тропинке, она оказалась не больше чем в ста ярдах от меня. Потом ступила на траву — там, где начинался болотистый берег, — и, высоко подняв фонарь, трижды махнула им из стороны в сторону, словно подавала кому-то знак. На мгновение свет фонаря скользнул по лицу девушки, и я ее узнал. Неестественно бледная, закутанная в простецкий платок, передо мной стояла дочь миллионера, Этта Тодд.
Так же осторожно она вернулась к дому, и дверь за ней закрылась. Я готов был перебраться через изгородь и последовать за ней, но вдруг осознал, что увлекшая меня сыщицкая лихорадка — недостойный порыв. В своем официальном качестве я и так держал все карты в руках. Я уже хотел уйти, и тут новый звук нарушил ночную тишину. Где-то на верхнем этаже, скрытое от глаз за углом дома, открылось окно, и чей-то голос отчетливо прокричал на весь темный сад: куда девался лорд Крэтчетт, его никак не найдут. Ошибиться было невозможно — я много раз слышал этот голос на политических сборищах и заседаниях финансовых воротил; то был голос самого Тодда. Другие гости, выглядывая в окна и на крыльцо, отвечали, что Крэтчетт вот уже час тому назад пошел прогуляться к озеру и с тех пор его никто не видел. «Проклятие!» — крикнул Тодд, со стуком захлопнув окно. Даже я услышал, как он с грохотом побежал вниз по лестнице. Вспомнив свое благое решение, я устранился от начинающихся поисков и вернулся сюда не позднее восьми.
А теперь будьте добры вспомнить ту крошечную заметку, которая вас так не заинтересовала. Если каторжник приберегал пулю не для Тодда — а это теперь уже совершенно ясно, — то, по всей видимости, он хранил ее для лорда Крэтчетта и, похоже, пуля отправилась по назначению. Удобней места не найти, чтобы пристрелить человека: труп мгновенно погрузится в илистую толщу на неведомую глубину. Итак, предположим, что наш стриженый приятель явился убить не Тодда, а Крэтчетта! Как я уже говорил, желать смерти Тодду могли многие и по самым разным причинам, но с чего кому-то в Америке убивать только что приехавшего английского лорда? По одной-единственной причине, упомянутой в той самой газетенке: лорд оказывал внимание дочери миллионера. Должно быть, наш коротко стриженный друг тоже ее воздыхатель, хотя и одет в лохмотья.
Наверняка такая мысль покажется вам странной и даже комичной; дело в том, что вы англичанин. Для вас это все равно что услышать, будто дочь архиепископа Кентерберийского в церкви Святого Георгия на Гановер-сквер выходит замуж за подметальщика улиц. Вы не учитываете целеустремленность и предприимчивый дух наших замечательных граждан. Вы видите важного седовласого господина и немедленно предполагаете, что он из хорошей семьи. Ошибаетесь! Вполне возможно, всего несколько лет назад он обитал в трущобах, а то и в тюрьме. Многие наши влиятельные сограждане поднялись на вершину совсем недавно, будучи далеко не первой молодости. К тому времени, как Тодд еще только начал загребать деньги, его дочке исполнилось восемнадцать. Не исключено, что от прежней жизни у нее остался кавалер — а может, сохранились и чувства к нему, судя по истории с фонарем. А если так, то рука, державшая фонарь, может быть как-то связана с рукой, сжимавшей револьвер. Это будет громкое дело, сэр!
— И что же вы сделали потом? — терпеливо спросил священник.
— Вас это, может, шокирует, — ответил Грейвуд Ашер. — Знаю, вы не одобряете научного подхода в таких вопросах. Мне даны широкие полномочия, а что не дано, я сам беру… Я подумал: вот отличный повод испытать психометрическую машину — помните, я вам рассказывал? По моему мнению, эта машина не может лгать.
— Никакая машина не может лгать, — заметил отец Браун. — И точно так же она не может говорить правду.
— Вот увидите, в данном случае сказала. Я усадил оборванца в кресло и стал писать мелом ряд слов на доске, а машина просто-напросто отмечала изменения пульса у подозреваемого, и я просто-напросто наблюдал за ним. Весь фокус в том, чтобы словно невзначай добавить в список слово, связанное с преступлением, но так, чтобы оно в этом списке выглядело естественно. Итак, я написал на доске: «цапля», «орел», «сова»… На слове «кречет» оборванец заволновался, а когда я начал выводить в конце еще одно «т», стрелка на циферблате машины так и подскочила. У кого в нашей стране есть причина вздрагивать от имени только что приехавшего англичанина, если не у его убийцы? Свидетели вечно путаются в показаниях, так не лучше ли свидетельство надежной машины?
